— Нельзя ли их… убрать? — спрашиваю я. — Они умерли. Они не вернутся.
Обезьяны обдумывают мое предложение. Я вижу, как меняется выражение на их странных мордах, вижу еле заметные жесты. Волна проходит от одной стороны к другой — обезьянья война. Они думают последовательно.
Волна затихает, и они отвечают хором:
— Мы не умерли.
Циной уже проанализировала форму, функции и внутреннюю структуру обезьян — и теперь в курсе дела.
— Они скопировали себя… в вас? Передали свои воспоминания, навыки, обязанности — чтобы вы заменили их, если они не выживут?
Слышится негромкое шуршание — хвосты подергиваются, лапки разжимаются и снова хватаются за ветки. Вопрос слишком странный и важный, чтобы голос мог ответить сразу.
— Да, — говорит он наконец. — Они — это мы.
— Какая удача, — замечает Нелл. — Ведь теперь, когда они вам не нужны, от них необходимо избавиться.
Я лечу в сторону Нелл.
— Так кто здесь главный? — шепчу я ей. Она отмахивается; этот вопрос совершенно не в ее компетенции. Однако его слышит Циной — и задает другой, еще более важный вопрос:
— Зачем создавать малышей и приносить их сюда?
— Они чисты. Они вырастут, чтобы сделать выбор, — отвечает голос.
Томчин что-то бурчит про себя — очевидно, что-то очень экспрессивное — и отворачивается.
— Безумный Корабб, — бормочет он. Мы все понимаем, о чем он.
— Мы запутались, — говорит Циной. — Даже если они могут сделать выбор, то из чего им выбирать?
— У них нет снов. Корабль не сформировал их. Они чисты.
Обезьяны обрывают листья и ветви в задней части зоны управления, открывая заросший мхом круглый люк — такой большой, что в него пролезут даже Циной и Ким. Нелл вытирает ладони о штаны, вытягивает руки вперед и выжидающе оглядывается. Словно приветствуя ее, вымахивают пилоны. Она на миг прикасается к синей полусфере.
— То же самое, что и в корпусах, — говорит Нелл. — Огромные зоны пусты, выжжены. Корабль не способен принимать решения.
— Корабль мертв, — отвечает голос.
— Мать почти победила, — говорит Циной.
Обезьяны движутся вокруг Циной, приглашают ее подойти к люку, который открылся справа от нас. Мы пытаемся не отставать от нее, но обезьяны оттесняют нас с еще большим усердием. «Охотника» здесь ждут, ведь Циной — защитница детей, она принесла новую жизнь, новых штурманов. Но ждут только ее. Кажется, обезьяны считают, что свою роль мы сыграли.
— Ну и дела, — бормочу я.
— Аминь, — отзывается Ким.
— Давайте не будем торопиться. — Циной спокойно дрейфует рядом с люком. — И без лишнего фатализма. Кто из нас войдет туда?
— Ты и дети, — говорит голос. — Больше никто.
— Еще чего! — отвечает Циной. — Малышам нужна не только я; им нужна настоящая мать, друзья, дядюшки, защитники и настоящий учитель.
Обезьяны не знают, что делать. Они дергаются, жестикулируют, но не произносят ни слова.
— Если есть шанс, что ты справишься без нас… — начинаю я.
— Мы не имеем значения, — добавляет Нелл.
— Прекратите! — рычит Циной. — Нянька из меня никакая. Я им в кошмарах буду сниться.
— Только в том случае, если им будет с кем сравнивать, — мягко уговаривает Нелл.
— Все, забыли! — «Охотник» снова рычит. — Поверьте, если бы младенцем была я, такое тело напугало бы меня до смерти. А кроме того, я терпеть не могу одиночества.
Обезьяны слушают.
Патовая ситуация.
Равновесие на острие булавки. Возможно, все рухнет прямо сейчас. Богатства, накопленные в течение многих веков, усилия и даже жизни многих поколений — все пошло на создание увядающего ростка, который уничтожает изнутри его собственная извращенная совесть (а узнаем ли мы когда-нибудь, откуда она взялась?), — качество, которое не должно было развиться. Однако не будь его, нас бы сейчас здесь тоже не было. Если в обезьянах действительно заключен разум наших создателей, если они — те самые, кто вложил в нас совесть, они должны это понять.
Люк медленно отъезжает в сторону. Зажигаются огни. Мы заглядываем в убежище, которое находится за командным отсеком. Здесь все ярко освещенное, теплое, чистое, хотя поначалу воздух кажется спертым.
Обезьяны предпринимают последнюю попытку нас разделить. С Кимом результат выходит комическим — огромный желтый парень, покрытый хватающимися, пищащими и фыркающими пушистыми пончиками.
«Охотник» издает какой-то звук, словно откашливается.