Квартал, где она живет, не имеет ничего общего с тем, где находится его комната. Здесь он выглядит как клошар. На этих тротуарах, широких, как проспекты. Уже полчаса он идет пешком.
Богатый дом окнами в парк, хорошо ухоженный, с красивыми решетками. Он свернул туда. И вот он стоит перед домом. Сплошь плюшевые мишки, детские коляски и маленькие дети.
Теперь он ждет ее на скамейке. Она выезжает из клиники около семи. Он знает, как выглядит ее машина. Если она не поменяла машину, он издали увидит, как она подъедет.
К счастью, он опрятно одет. Люди не обращают на него внимания — он сидит на скамейке, на коленях подарочный пакетик. Женщины с обнаженными руками, ногами, полуоткрытыми блузками, искусительницы, такие же, как Ева, — они его не видят. Он привык.
Перед выходом из тюрьмы ему сказали, что он должен избегать одиночества. Легче сказать, чем сделать. Знакомых у него нет, а денег хватает только на то, чтобы платить за комнату и хоть как-то жить.
Иногда он скучает о пребывании в ОТБ — налаженная жизнь, работа в мастерской, отношения с пациентами, санитарами и санитарками. И с доктором Ломан. На листке, который он левой рукой придерживает на скамейке, он шариковой ручкой рисует чашу, вокруг подножия которой обвиваются две змеи, символ медицины. И снизу подписывает неумелой рукой: «Доктор Ломан». Но единственное, что сейчас их связывает, — таблетки, которые она ему прописала. Он глотает их каждый день. Эта химия распространяется по его организму и действует на мозг, но это не знак любви доктора, о которой он мечтает. Главным образом они напоминает ему о беспомощности, в которой доктор его нашла.
Прошел год заключения во Фреснес, а потом еще четыре месяца. Но он хранит авторучку в красном кожаном футляре с гравировкой «Доктор Ломан».
Он увидел, как в дом входят две девочки. Наверняка ее дочери. Он однажды слышал в ОТБ, как она говорила о них санитару. Одна совсем еще ребенок, но другая уже становится похожа на женщину. Ноги, взгляд и уверенность. Они его не увидели. Но она — она увидит его. И убедится, до какой степени он изменился.
Приближается кабриолет «БМВ», и вид его действует как электрический разряд. На мгновение перехватывает дыхание. Машина останавливается рядом со скамейкой. Он вскакивает, будто на пружине. Дверь открывается. Сначала он видит знакомые золотисто-каштановые волосы. Он торопится. Увидев, что он бросается к ней, доктор вздрагивает и инстинктивно поднимает руку — защищается. Секунду он читает страх в ее глазах.
— Доктор! Это я, Данте. Вы меня узнаете?
Она овладевает собой:
— Данте? Вы меня испугали. Что вы тут делаете?
Вопрос действует как пощечина.
— Я… Я хотел принести вам это, — говорит он, протягивая подарочный пакет. — Но я не хотел вас пугать.
— Да-да, я понимаю. Что это?
— Подарок, который я хотел вам сделать в ОТБ перед отъездом.
Она берет пакет. Волнуется. Совсем не изменилась. Еще красивее, чем в его памяти. Но без белого халата она смущает его. На этом тротуаре он не в своей тарелке. Ее вопрос заставил Данте это понять. Этот квартал безоговорочно его отвергает. Вдвоем они образуют пару, на которую оборачиваются прохожие. Он держится в метре от нее. Создает ей область безопасности.
— Вы откроете?
— Да, — говорит она, разворачивая пакет. — Что это?
— Авторучка. Я хотел вас поблагодарить.
— Но за что? — хмурится она.
Он догадывается, что сделал глупость.
— За заботу обо мне, — отваживается сказать он сдавленным голосом. — Извините, я вас напугал.
— Нет-нет. Вы меня удивили, вот и все. Я не привыкла. Но это очень приятно… Она красивая. Красная. Это будет мой сувенир. Завтра положу ее на письменный стол. Глядя на нее, стану думать о вас… Извините меня, я должна идти. До свидания, Данте… Все хорошо? — спрашивает она, обернувшись, уже отойдя.
Он не отвечает. У нее такой деловой вид. Совсем нет времени. Нет ничего, кроме ОТБ. Он больше не ее пациент. Он больше ее не интересует. Она уже в воротах, открывает их ключом. И на его глазах исчезает.
Путь от доктора к себе домой он проделал бегом. Потерянный. Какое облегчение — вернуться в свою жалкую комнату. Грязные стены, умывальник с подтекающим краном. Обычно он затягивает кран изо всех сил, даже обматывает махровым полотенцем, чтобы удобнее было взяться, но ничего не получается. Вода все время капает и иногда будит его ночью. Сейчас он открыл кран до упора, чтобы обрызгать лицо. Он задыхался. Надо освежиться. Успокоиться. Встреча, которой он так ждал, оказалась столь краткой. Она ничего не спросила. Ни что с ним стало, ни что он делает, ни где живет. Как будто забыла его. Если бы он не представился, она бы его не узнала.