Литр — 12 коп.
Большая кружка — 6 коп.
Маленькая кружка — 3 коп.
— Налейте, пожалуйста, маленькую, — попросил я, протягивая пятак. Полюбовавшись на сомнительное полоскание кружки в фонтанчике, получил ее наполненную неожиданно прохладным квасом и две мокрые копейки сдачи.
Что интересно, вкус кваса из бочки не изменился до наших дней — удивительная стабильность.
Усевшись на краю скамейки, развернул газету.
Что там пишет профсоюзная пресса?
Не особо вникая, пробежал глазами по заголовкам.
«Повышать культуру производства» — пространный текст на четверть полосы. «Механизация и автоматизация, — писал безвестный капитан-очевидность, — важный, но далеко не единственный показатель культуры производства. Успешное использование механизмов и автоматики немыслимо без образцового порядка на рабочем месте». Интересно, вот умели же писать таким суконно-посконным слогом, что начиная читать второе предложение уже забываешь, о чем было первое.
«Тебе пятилетка» — очередные достижения советской промышленности обещали обувным фабрикам Сибири сколько-то миллионов квадратных дециметров хромовой кожи.
«Рабочая высота», про знатного токаря-пекаря.
«Вечная дружба» с братским чехословацким народом. Они друг другу-то оказались не братья, не то что нам.
«На полях страны» — яровым клином засеяна хренова туча гектаров.
«Выступление Р. Никсона» — главгад из Вашингтона рассуждал о непростом выборе: вывести своих обосравшихся вояк из Вьетнама прямо сейчас или подождать пока им не наваляют еще побольше.
В рубрике «физкультура и спорт» сообщали, что Старшинов успел наколотить уже триста восемьдесят шайб и, наконец, «Последняя колонка» задавалась вопросом: «Сколько глетчеров в Казахстане?»
Глетчеры эти меня доконали, свернув газету аккуратной трубкой, засунул в урну.
Тут кстати подкатил автобус — двадцать четвертый маршрут «микрорайон — вокзал». Он тоже изнывал от жары, о чем говорило несчастное выражение его квадратной морды и тяжелое дыхание перегретого мотора.
Старушки с подростком окинули автобус равнодушными взглядами — им было со мной не по пути. Девица из будки куда-то исчезла, видать просто приходила позвонить.
Я вошел через переднюю дверь, пытаясь вспомнить сколько стоит проезд. Вроде бы шесть копеек. Или пять? Ладно, мне не жалко, бросил в прорезь кассы десятник и открутил билет. По привычке проверил не счастливый ли, и пройдя в конец пустого салона плюхнулся на свободное место. Тут же понял, зря это сделал — кресло было раскалено, и моя рубаха на спине моментально пропиталась потом.
Гармошки дверей с шипением распрямились, автобус взвыл натруженным движком и покатил, неспешно ускоряясь. Сразу стало легче — все окна и люки на крыше были открыты настежь и во время движения салон неплохо продувался.
Итак, чем же примечателен семьдесят второй? Конечно же первым визитом Никсона в Москву и началом политики разрядки, будь она неладна. Еще? Еще конечно же злополучной Мюнхенской олимпиадой с захватом заложников и хоккейной суперсерией СССР-Канада, окончившейся нашим проигрышем в одну шайбу. Семьдесят второй был годом авиакатастроф — по разным причинам разбилась куча самолетов. Из курьезного, вот прямо сейчас в июне будет принят указ по борьбе с пьянством и водку станут продавать с одиннадцати утра. И, наконец этот год станет последним относительно здоровым годом для Брежнева. Поскольку структура политической власти, предусматривает принятие решений по всем сколько-нибудь важным вопросам исключительно на самом высоком уровне — уровне первого лица, вместе с дряхлеющим генсеком будет деградировать вся страна.
Глава 4
Я ехал, и от нечего делать, глазел по сторонам. Непривычно пустой проспект катился нам навстречу. Он разительно отличался от того современного целлулоидно-яркого, сверкающего огнями и ядовитой расцветкой к которому я привык. Серые фасады домов, блеклые витрины магазинов, лаконичные черно-белые вывески: Хлеб, Бакалея, Парикмахерская, Сберкасса, Почта.
Машин раз в десять меньше, чем сейчас и те бледных неброских цветов. Рекламные баннеры и растяжки заменяют редкие выцветшие на солнце красные полотнища с призывами: «Решения XXIV съезда в жизнь» и «Девятой пятилетке ударный труд».
Мы миновали серого гранитного Ленина, у постамента которого угрюмо толпились каменные тролли, изображающие революционных солдат и матросов, и въехали на Вокзальную площадь.
Длинное здание вокзала, было построено еще до «эпохи исторического материализма» и имело антикварный вид. Его облезлый фасад в виде триумфальной арки с пилястрами украшали старинные часы и горделивая надпись «Обнорск — Главный», хотя никаких других вокзалов в Обнорске не имелось ни тогда, ни сейчас.