Генка от приятных предвкушений был возбужденно-говорлив и беспрерывно что-то рассказывал про наших бывших одноклассников. Я доброжелательно пропускал его болтовню мимо ушей, потому что давно забыл их, случайных спутников моего детства. И тут что-то пробилось сквозь расслабленную негу.
— Повесился? Кто повесился? Какая сорока?
— Да не сорока, а Сорока! Витька Сорокин.
— Ах, Сорокин…
Вспомнил я этого Витьку, лопоухого и круглолицего пацаненка, который зачем-то все время хотел стать мои другом, но я не ценил его порывов, и обидевшийся Витька начинал устраивать мне всякие пакости. Кончалось это дракой и периодом взаимного равнодушия, после чего все начиналось сначала.
— Год назад, — рассказывал Генка, — причем, отслужил срочную, вернулся, что-то там со своей девкой не поделил, пошел в туалет и вздернулся на бачке!
— Придурок, — резюмировал я.
— Придурок, — согласился Генка.
И тут Света принесла «Апшерон» с холодными закусками. Мы тут же разлили.
— За встречу!
Немедленно выпили и набили рты салатами.
— Слушай, — вдруг вспомнил я, — а про Настю Князеву знаешь что-нибудь?
— Про невесту-то твою? — лукаво усмехнулся Генка, — Да как у всех: после школы сразу замуж выскочила, родила. Недавно видел ее, опять беременная.
— А муж кто?
— Да обычный работяга. Шоферит вроде.
Я помолчал, что тут скажешь. Дразнили нас женихом и невестой. Таскал я ее портфель и провожал до подъезда. В кино иногда ходили. Все что у нас было, пара неумелых поцелуев на танцплощадке. Их и поцелуями-то назвать сложно — ткнулись торопливо губами, но вот поди ж ты, губы эти холодные и твердые я запомнил на всю жизнь.
— А Дрозда помнишь? — услышал я голос Генки и понял, что отвлекся.
Колька Дроздов, второгодник которого перевели к нам в шестом классе, ко мне отличнику испытывал классовую неприязнь и не упускал случая нагадить, причем не сам, а через своих шестерок. Дошло до того, что я стал таскать в портфеле отцовский охотничий нож и как-то раз, когда свора уродов, очередной раз попыталась зажать меня в углу, достал и немного им помахал. К счастью, обошлось без крови, но вся эта гоп-компания сразу потеряла ко мне интерес. А Кольку потом посадили за кражу.
— Иду как-то вечерком поддатый, — рассказывал Генка, дожевывая салат, — тут какой-то хмырь навстречу чешет, весь синий от партаков, дай говорит, прикурить. Я смотрю, а это Дрозд откинулся. Гляжу на него, шибзд шибздом. Идолище поганое. И эту гниду мы боялись? Дать тебе, прикурить? — Генка зло хехекнул, и изобразил. — Ну, на, лови! Все кулаки об клыки его железные разбил.
Подоспела официантка с солеными груздями, заливным из осетрины и мясным ассорти. Склонилась над столиком.
— Светочка, а вы замужем? — поинтересовался я, заглядывая в декольте.
— А почему вам это интересно?
— При вашей ангельской внешности разве найдется мужчина, которому это будет неинтересно, особенно если он умен и чертовски привлекателен?
Она снисходительно улыбнулась.
— Особенно, если он чертовски скромен! — и добавила ехидным тоном, — Не светит вам от Светы, молодой человек, я замужем.
— Очень жаль! — вполне искренне сказал я. — Светочка, вы только что разбили мне сердце!
Светлана хмыкнула и убежала, а мы выпили и набили рты груздями и заливным.
Ресторан наполнился под завязку. Сдвинув столики, веселилось несколько больших компаний. Над ними в несколько слоев плавали облака табачного дыма. Здравницы сливались в протяжный гул и безостановочно звенели бокалы. Распутная жизнь лучших советских людей била ключом.
Явились музыканты и начали пробовать свои инструменты.
К тому моменту, как Света принесла горячее, мы уже прикончили полкило. Я было хотел добавки, но Генка взвыл, что душа его больше не принимает этот клоповник и потребовал вина. Я внял просьбам друга, и заказал семьсот пятьдесят «крымского» портвейна. Мы ведь в те годы действительно крепким не баловались, все больше на сладенькое налегали — портвешки, плодово-выгодные и прочую вермуть. Правда на последних курсах универа, я облагородился и стал употреблять всякие рислинги да каберне, в народе небрежно называемые «сухарем» и «кисляком».
Беседуя с Генкой, понял, что рассказывать мне особо нечего. Ну, учусь, езжу в стройотряды, влюбляюсь в сокурсниц, претендую на красный дипломом. Все это было мелким и ничтожным по сравнению с Генкиными рассказами о флотской жизни.
Служил мой приятель в «рулях», так называлась штурманская боевая часть или БЧ-1, по специальности штурманский электрик. Оказывается, все боевые части имели смешные, непонятные сухопутному уху названия: «маслы» — электро-механическая; «рогатые» — ракетно-артиллеристская; «румыны» — минно-торпедная и так далее.