Спустя двадцать минут сканер отметил “постовую” попытку входа. Моравлин вздрогнул: вход был сразу почти на третьей ступени.
— Ого! — со скрытой завистью воскликнул Котляков.
Моравлин метнул в него гневный взгляд. График сигнала полз вверх. Заинтересовался Бондарчук:
— Дьявол… Чему еще, интересно, его на Венере научили?! Я слышал, что там ступень сублимировать могут, но не в два же раза!
— Он не прорвется, — сказал Моравлин. — Невозможно. У него вторая исходная ступень. Он умрет раньше, чем прорвется.
Все молчали. Моравлин неуверенно посмотрел на Бондарчука, повторил:
— У него ничего не выйдет. Его надо увести оттуда. И позвонить в Особый отдел.
— Он корректировщик, — лаконично пояснил Бондарчук. — Ему видней.
График дополз до четвертой ступени.
Моравлин посмотрел на Котлякова, тот отвел глаза. На Черненко — тот отвернулся.
— Ребята, вы же блокаторы. Вы же умеете такие вещи. Его надо увести. Он напрасно погибнет.
Черненко молчал. Котляков решился:
— Иван Сергеич, он, конечно, ваш сын. Я вас не осуждаю. Но я хотел бы оказаться на его месте — там. И все-таки я туда не пойду. Я собственными глазами видел, как Илюха укатал антикорректора четвертой ступени.
— Вы боитесь, да? — Моравлин встал. — Тогда я сам это сделаю.
— Остановитесь, Иван Сергеич, — сказал Бондарчук. — Ребята правы. Туда лучше сейчас не ходить. Корректировщик тоже человек, может ошибаться. Вот только ошибка корректировщика может слишком дорого стоить человечеству.
— Мне все равно, Шура, — твердо сказал Моравлин. — Я должен остановить это безумие, это средневековое жертвоприношение.
Он встал и направился к двери. Дорогу загородили Котляков и Черненко. Моравлин не мог подумать о том, чтобы драться с ними или закатить истерику. Молча вернулся в кабинет.
— Илюха уже вылетел из Поля, — убито сказал Бондарчук. — Так что напрасно вы волновались. Сейчас сам придет.
Текли минуты. Моравлин сидел, как на иголках. Сын не торопился. От нечего делать Моравлин следил за Бондарчуком.
А тот зачем-то полез в общепланетную сеть, нашел что-то, увлекся чтением. Затем взгляд его скользнул в верхний левый угол экрана и застыл. Бондарчук нахмурился, пошевелил губами, уточнил:
— У нас с Сиднеем какая разница во времени?
— Плюс десять к GMT, — отозвался Моравлин механически. — Семь часов разницы с Москвой.
— Значит, там должно быть полседьмого вечера, да? — Бондарчук метнулся к окну, выглянул.
И посерел. Обернулся:
— Ребят, мы когда шли по улице, кто-нибудь обратил внимание, где солнце?
Моравлин почувствовал, как обрывается все внутри. А ведь ему тоже показалось, что с дневным освещением что-то не так.
— Иван Сергеич, у вас механические часы есть? — спросил Бондарчук. — Не на батарейках? Нет? Дьявол… — И сорвался с места, вылетел в коридор.
Моравлин приподнялся, взглянул на экран. Увидел какой-то австралийский новостной сайт. И все понял.
Часы в Сиднее показывали ровно на пять часов больше. Там уже наступил следующий день.
А солнце за окном стремительно клонилось к западу. Что лучше приборов доказывало — сейчас не половина второго, а почти половина седьмого.
Сложить несколько цифр в уме Моравлин успел раньше, чем Бондарчук справился с замками на входной двери, пронесся по лестничной клетке и принялся ломиться в дверь квартиры напротив с криком:
— Илюха!!! Илюха, в нашей зоне что-то с часами!!! Илюха, осталось всего несколько минут!!! Илю-у-уха!!!
Но ответом ему было молчание.
— Все, — без интонаций сказал Черненко и спрятал лицо в ладонях.
05-08-2084, суббота
13:24 по московскому времени
Московье
Проклятый аффект Илье не давался, как он ни старался. Еще Иуда отвлекал своими рассуждениями.
— А теперь самое важное, Илья, — вещал тот. И улыбка его стала торжествующей. — Пара слов о непредусмотренном эффекте. Твоя Оленька ненароком задела часы… Да-да, те самые, атомные. Не сами часы, разумеется, — компьютер, по которому выставляется время в единой часовой сети. И в телефонной, и в комьютерной… Ты не знал, что все эти сети на один компьютер замкнуты?
— И что? — насторожился Илья.
— А то, что сейчас не половина второго. Сейчас половина седьмого. Почти… — Иуда расхохотался. — Твои тридцать часов истекают через минуту! Все, вы проиграли!
По ушам ударил звонок. Во входную дверь. Илья слышал голос Бондарчука, но не мог сдвинуться с места. Слышал рыдания шифровальщика, чувствовал, как ползет от коленей леденящая слабость.
— Вот так-то Илья. Тебе осталось ровно шестьдесят секунд, чтобы позволить миру умереть. Или спасти его. Достаточно только сказать Стрельцову, — подначивал Иуда. — А ему на вход хватит нескольких секунд.
Илья молчал.
И тут Иуда вытащил из-за пазухи телефон. Илья застыл. Он все еще не мог поверить, что времени больше не осталось. Иуда с мерзкой улыбочкой начал набирать номер. Илья откровенно, до тошноты и головокружения испугался. Он вдруг понял, что от него действительно больше ничего не зависит.
Время истекло.
Он прекрасно слышал длинные гудки в трубке и чувствовал, как волосы на висках намокают от пота. Иуда протянул трубку Илье.
Щелчок соединения. Спокойный, очень усталый голос:
— Стрельцов.
В тоне Стрельцова Илья ясно расслышал обреченные нотки. Стрельцов знал, что Илья сейчас предложит ему умереть. Он же провидец, этот нынешний губернатор Ольговой Земли. И вот он-то умрет, без колебаний заплатив запрошенную цену, умрет, спасая мир, который его предал. Как когда-то умер на кресте Христос…
Илья со всей дури врезал ногой Иуде в солнечное сплетение.
Нога прошла сквозь Иуду. Телефон упал на пол, оглашая комнату сиротливыми воплями коротких гудков.
Илья опешил. Отошел на шаг назад, присмотрелся. Иуда оказался нарисованным, как знаменитый очаг в каморке Папы Карло. А сквозь прореху сочился темно-серый туман. Вот ведь действительно, дуракам и пьяным везет, обалдело думал Илья. Папа Карло был умным и трезвым, а потому не догадался хоть раз проткнуть свой холст. Это сделал Буратино, самый везучий дурак мира. Нет, не так — самый везучий, самый дурак, и мозги у него деревянные. Илья решил не изобретать велосипед и последовать примеру дурака.
С треском разодрал холст посильней. Евангельский предатель Иуда, бывший пост-корректировщик высшей ступени, превратился в лохмотья. Туман тут же полился сильней, заполнив уже всю комнату.
— Ты ошибся в одном, — сказал Илья разорванному Иуде напоследок. — Я действительно мечтал спасти мир. В последний момент.
Потом пролез через дыру в Иуде, по привычке вдохнул поглубже и шагнул вперед.
И тут же понял, что под ногами нет никакой опоры, а он падает в бездну, стремительно набирая скорость. Падает, а мимо него с ужасающей скоростью проносятся видения. Одно из них — огромная площадь, подиум, и на нем — лиловые мумии Равновесия…
05-08-2084, суббота
13:24 по московскому времени
Московье
Бондарчук ввалился в комнату с окаменевшим лицом. Никто не задал ни одного вопроса.
— Молиться кто умеет? — глухо спросил он, по привычке усаживаясь за компьютер. — Тогда молитесь. Осталась минута.
И никогда в жизни не было еще так, чтобы секунды тянулись часами…
Тишина. Даже дыхания не слышно.
— М-мать!!! — заорал Бондарчук, вскочил, с грохотом опрокинул стул.
— Что?! — в один голос закричали Котляков и Черненко.
Моравлин схватился за сердце.
Бондарчук трясущимся пальцем тыкал в сканер. Он побелел, губы тряслись.
Сканер информировал о том, что в соседней квартире состоялся прорыв на высшей ступени пост-режима. И почти сразу с сухим щелчком оборвался “рутовый” сигнал.
У Моравлина потемнело в глазах. Бондарчук хотел рухнуть на стул, но забыл, что стул упал раньше, потому он ссыпался на пол. Наверное, боль помогла ему собраться с мыслями и вернуть себе дар речи.