— Ты очень остроумен, мне это очень нравится, — усмехнулся Фома, — но ты даже не представляешь, насколько справедлива твоя шутка. Скажи, ты веришь в Бога?
— Ты имеешь в виду — богов? Конечно, верю, как же не верить, если всё, что происходит в мире, свершается по их воле и капризам.
— Именно, капризам! — Фома поднял вверх указательный палец. — Создаётся впечатление, что твои боги не руководят созданным ими миром, а развлекаются. Какие же это высшие существа, если они живут в совершенном беззаконии. Достаточно вспомнить Сатурна пожирающего собственных детей!
— На то они и боги, что им никто не указ.
— Вот то-то и оно, что никто. А ты никогда не обращал внимания на то, что все свои противные деяния, большинство людей, оправдывают происками и кознями богов? Не правда ли, очень удобно? К чему мораль и законность, когда можно сотворить любую мерзость и беззаконие, и оправдать их выдумками про зловредных богов? Так какой же можно сделать вывод, как ты думаешь?
Это действительно заставило задуматься. Собственно говоря, весь мой небольшой жизненный опыт подтверждал слова этого странного человека. И тут меня осенило:
— Ты хочешь сказать, что богов нет, — я суеверно оглянулся по сторонам и понизил голос до шёпота, — а всё, что происходит, происходит только по желаниям и капризам человека?
— Видишь, ты сам пришёл к этому выводу. Однако, ответь мне ещё на один вопрос, как быть с этим миром, населенным живыми существами, растениями. Миром, в котором всё так мудро устроено, миром, который, в общем, благосклонен к человеку, если только человек сам не уничтожает себя?
— Не знаю, — растерялся я совершенно.
— Не напрашивается ли совершенно очевидный вывод, что всё, что ты видишь, слышишь, чувствуешь и, даже, обоняешь, имеет таки своего творца. Творца бесконечно мудрого, бесконечно милосердного, бесконечно праведного?
— Вот, — обрадовался я, — а, по-твоему, получается, что богов нет!
Фома усмехнулся:
— Во-первых, не, по-моему, а по твоему. Во-вторых, ты прав, богов нет, но есть один Бог, всемилостивый и всемогущий. Он то и создал тот мир, который мы видим.
Я задумался. Определённое зерно истины в его словах было, не спорю. Однако, что-то не позволяло мне безоговорочно поверить этим рассуждениям.
— Ну, хорошо, допустим, что это правда. Почему же тогда всемилостивый и всемогущий позволяет твориться бесчинствам и беззакониям, которые мы видим каждый день? Или его это устраивает?
— То, что твориться сегодня в этом мире никак не может устроить Творца. Поэтому, по воле Его, чуть больше ста лет назад в городе Назарете, в земле Иудейской, родился человек по имени Иешуа. Сегодня он признан нами тем, кем и был на самом деле — Сыном Божьим. Он был послан Отцом Его на землю, во искупление грехов человеческих. И для того, чтобы искупить все грехи, всех людей, и каждого в отдельности, Он принял невероятные испытания, венцом которых стала Его мученическая смерть на кресте. Поэтому, совершенно справедливо, символом нашей веры и стал Крест.
О крестах я имел представление. Частенько, на просёлочной дороге ставили перекрещённые бруса, на коих распинали беглых рабов. К тому же, устные предании до сих пор, хотя и прошло около двухсот лет, вещали о восстании римских гладиаторов Спартака. Тогда, говорят, все дороги были истыканы столбами с перекладиной, на которых корчились в агонии сотни бунтарей.
Разговоры в тот раз затянулись далеко за полночь и оставили в моей душе неизгладимый след. Основательно пошатнулась вера многих поколений моих предков, но пустила всходы Вера Нового завета. Вера, которая, мне кажется, завоюет сердца очень многих своим милосердием и терпимостью. Вера, которая отвечала надеждам и чаяниям обездоленных. Хотя и культивировалась она, в основном, среди рабов, вселяя в их сердца надежду на лучшее, мне она тоже оказалась не совсем чуждой. Самое главное было в том, что эту веру приняла девушка, которую я любил всем сердцем, и готов был ради неё на всё!
Глядя на одухотворённое лицо Веды, я, в который раз давал себе клятву, что обязательно придумаю, что сделаю для неё. Что-то такое, за что она меня обязательно полюбит. И всё-таки я придумал.
В очередной раз, будучи в гостях у Веды, я произнёс роковую, для себя, фразу:
— Знаешь, мне хочется сделать для тебя нечто особенное. Я пойду в Рим, проповедовать. Мне кажется, я достаточно много знаю о том, что хочу донести до сознания людей. Тем более, что в искусстве риторики я, в последнее время, весьма преуспел.
Веда изменилась в лице:
— Ты сошёл с ума, немедленно выбрось из головы этот бред. Ты даже не представляешь, как это опасно.