В последнее время обстановка и так накалилась, поскольку выбранный за полгода до того новый президент Горагии решил, наконец, восстановить попранную на территории Сэтаты законность. В результате в область посыпались указы и приказы, основной смысл которых заключался в том, что мэр должен уйти в отставку, прихватив с собой руководство муниципальной милиции. Вскоре после зимников в город даже прилетели новый директор милиции и временный городской управляющий, которые при поддержке двух рот полицейских спецотрядов намеревались восстановить в городе порядок. Однако они не учли, что за прошедшие годы местная милиция фактически превратилась в личную гвардию мэра и прекрасно вооружилась, в том числе пулеметами и гранатометами. Военный транспортный самолет с полицейскими блокировали грузовиками прямо на взлетно-посадочной полосе и, предупредительно шарахнув из гранатомета немного в сторону, заставили развернуться и улететь восвояси. Правда, ему позволили дозаправиться: мэр счел, что если самолет с пустыми баками разобьется в горах, это окажется не слишком красиво с политической точки зрения. После такого конфуза активность Зерапона временно приостановилась, но вся Сетата напряженно ждала: что-то обязательно случится.
Заявление, официально поданное винодельческой фирмой в прокуратуру и неофициально подкрепленное невидимыми ниточками связей и денег, оказалось превосходным поводом для того, чтобы припомнить излишне самостоятельному мэру сразу все и при том не потерять лица из-за обвинений в политической расправе. Получивший извещение о возбуждении уголовного дела дерзкий мэр публично порвал его перед телекамерами. На следующий день государственная полиция Горагии сделала попытку арестовать его прямо в мэрии. Это оказалось самой крупной ошибкой, допущенной Зерапоном за последние полвека. Примчавшиеся через несколько минут муниципальные полицейские навешали люлей своим коллегам, обезоружили их и с позором выставили их на улицу. Через пару часов возле мэрии собралась густая толпа численностью не менее двух тысяч человек (орки и тролли от человеческой политики предпочитали держаться подальше). И когда пехотная армейская рота, вооруженная слезоточивым газом, прибыла на место, чтобы устранить непорядок, ее встретили градом сначала камней, а потом и бутылок с зажигательной смесью, спалившей восемь грузовиков из десяти. Обошлось без жертв, но армии пришлось позорно ретироваться. Вскоре в город вошли регулярные части с расположенной неподалеку от города военной базы, однако тут уже на борьбу поднялись все жители Басуэ независимо от их отношения к мэру. После того, как в городе вспыхнули перестрелки, армейское командование благоразумно приняло решение об отступлении. С тех пор единоличная власть в городе фактически перешла к мэру, подкрепленная решениями городского совета, формально независимого, а фактически купленного с потрохами, певшего с голоса мэра и собственного мнения не имевшего.
Армейские части Горагии в республике остались, но оказались фактически запертыми на территории двух баз далеко за пределами Басуэ. Наверное, со временем их выдавили бы совсем, но северные и западные поселения в Сэтате населяли люди, крайне прохладно относившиеся к мэру и его клике. Причиной такого отношения являлось давнее соперничество племен. Мэр происходил из кумеров, в то время как северо-запад населяли менее многочисленные кассары, к тому же традиционно тяготевшие к Зерапону. Отличия между племенами сумел бы заметить далеко не каждый этнограф, что, тем не менее, не умаляло традиционную напряженность в отношениях между ними. Именно эта напряженность в конце концов привела к тому, что кассары, контролировавшие перевалы и дороги в сторону Зерапона, не позволили кумерам перерубить пути снабжения военных баз.
Последние два десятилетия в области Сэтата между кумерами и кассарами сохранялись хрупкий мир и тотальная неопределенность. Случалось, то одна, то другая сторона постреливала из кустов в сторону деревень, но обычно обходилось без жертв и даже без раненых. На поиски стрелков немедленно отряжались поисковые партии, которые в случае успеха обстоятельно и со вкусом били диверсантам физиономии. Однако и здесь, как правило, обходилось без смертей и тяжелых увечий, как максимум – треснувшими ребрами и вывихнутыми конечностями. С течением времени молодежь, которой в бедной горной местности было, в общем-то, заниматься нечем, кроме охоты да еще и – на южной границе – контрабанды, привыкла относиться к такого рода приключениям как к чему-то само собой разумеющемуся. А с учетом местных воинственных традиций оружие, в том числе автоматическое, имелось в каждой семье – так что вопрос "из чего бы пострелять?" не возникал никогда.
Спусковым крючком для кризиса, который впоследствии окрестили "Противостоянием пятьдесят восьмого года", послужила именно такая шалость. Впоследствии источники разошлись, кто именно сделал роковой выстрел – кумеры или кассары, но сути дела национальность стрелка не меняла. Вечером седьмого числа четвертого периода группа юношей, возвращаясь с охоты, несколько раз выстрелила в сторону деревушки своих извечных соперников. Стрельба велась неприцельно, да и сгущающиеся сумерки не располагали к точности. Однако по роковому стечению обстоятельств шальная пуля настигла десятилетнюю девочку, игравшую во дворе. Через несколько минут девочка умерла на руках у родителей, и вскоре все мужчины селенья, вооружившись, двинулись в сторону ближайшего села своих уже не недругов, а кровных врагов.
Междоусобица вспыхнула на обширной территории, словно пожар в высушенной солнцем степи. Люди, столетиями мирно жившие бок о бок, убивали друг друга, не имея никакого представления о том, с чего все началось. Они знали лишь, что на них предательски напали под покровом ночной темноты. Очень скоро рассвирепевшие кумеры и кассары принялись убивать не только мужчин, но и женщин и детей врага. Под нож шли целые селенья, а в небесах полыхало багровое зарево от горящих домов. Много позже исследователи подсчитали, что в течение одной ужасной ночи погибло не менее тридцати тысяч человек и еще не менее двухсот пятидесяти тысяч остались без крова и средств к существованию.
Утром армия Горагии попыталась вмешаться. Министр обороны по указанию президента отдал частям, до того носа не высовывавшим с территории своих баз и насчитывающим в совокупности не более семи тысяч человек, "немедленно обеспечить прекращение огня и остановить кровопролитие". Командование баз схватилось за головы, но ослушаться категорического приказа не посмело, и солдаты двинулись в сторону ближайших деревень, чтобы попытаться его выполнить.
Эффект вмешательства армии оказался примерно таким же, какой ведро керосина оказывает на полыхающий дровяной сарай. За оружие схватились даже те люди, что жили далеко от охваченной бойней зоны. В течение нескольких часов обе военные базы без единого выстрела прекратили свое существование, смятые толпами потрясающих охотничьими ружьями и автоматами бородачей. Воинские части растаяли на просторах долины словно снежный комок в кипятке (впоследствии освободились или были освобождены и перебрались в Горагию не более четверти их личного состава), а мэр Басуэ направил в Министерство иностранных дел Катонии истерический запрос о военной помощи "против кровавой агрессии со стороны горагийских войск, приведшей к массовым жертвам среди мирного населения". Министерство обороны Катонии, давно втихую прорабатывавшее планы "оказания помощи братскому народу Сэтаты", с энтузиазмом восприняло призыв. Уже к вечеру седьмого числа в рамках "миротворческой операции" входящие в состав Третьей танковой дивизии две танковые бригады, мотострелковый полк и три роты полевой связи перешли границу Сэтаты. На безнадежно отставшие тылы и вспомогательные подразделения, включая полк ПВО, никто внимания не обращал. Предполагалось, что на первых порах поддержку, в том числе продовольствием, окажет рукоплещущее местное население, а там видно будет.
Однако оказалось, что рукоплескать население, ничего не знавшее об инициативе мэра, мягко говоря, не собиралось. Уже через тридцать верст после границы танковая колонна оказались обстрелянными из противотанковых гранатометов местными жителями, не ставшими разбираться, кто и откуда громыхает по их дорогам. Возможно, в более спокойной обстановке кумеры, благосклонно относившиеся к Катонии, с радостью приняли бы "спасителей". Но сейчас в результате действий засады два танка остались гореть на шоссе, а открытый по лесу ураганный огонь стоил жизни восьми местным жителям. Кроме того, несколько снарядов из танковых пушек долетели до селения, в котором жили гранатометчики, и хотя там никто не погиб, горную долину молнией облетела очередная новость: армия Катонии вторглась в Сэтату и убивает тех, кто ей сопротивляется. Когда новость дошла до мэра Басуэ, он в ярости сломал нос ни в чем не повинному секретарю и отправил в Катонию не менее истеричное заявление с требованием немедленно вывести войска. Однако было уже поздно – в результате стремительного марш-броска танки вошли в Басуэ.