Увидел главарь Тупака и сказал:
-- Я знаю этого человека. Это Тупак, справедливый и честный человек. Он спас жизнь моему брату, когда того хотели по неправедному доносу казнить. Я отпускаю тебя, иди с миром и проси, что хочешь.
-- Спасибо тебе, разбойник, - ответил Тупак, - но мне ничего не нужно.
-- Тогда поужинай со мной, - сказал разбойник.
-- Спасибо за приглашение, - ответил Тупак, - с удовольствием поем горяченького.
Когда стали ужинать, Тупак заметил, что жалкий раб, закованный в колодки, которому поручили вращать вертел с барашком и дуть на угли, не кто иной, как Мудрак! Заплакал Тупак и сказал:
-- О, разбойник, отпусти со мной этого несчастного... Это мой брат Мудрак. А если не можешь отпустить просто так, оставь у себя меня, а его отпусти. Он так страдал всю свою жизнь, пусть хоть напоследок поживет спокойно, а я прожил жизнь спокойную и счастливую. Да, честно говоря, мне и не трудно будет служить твоим рабом.
-- Удивительно, - сказал разбойник, до чего же бывают братья не похожи друг на друга. Я отпускаю вас обоих. Снимите с него колодки и накормите вместе с нами.
А Мудрак ничего не говорил, только молча покачивался, сидя на корточках, и почти ничего не ел. Утром они отправились в путь и вскоре пришли в свой родной город.
* * *Сел Тупак на свое место у восточных ворот базара и снова весело застучал его молоток, а горожане радовались, как дети: есть теперь, с кем посоветоваться!
А рядом с ним сидел Мудрак и с тихой улыбкой помогал своему другу.
-- И это надо ж, как твой ум тебя измучил! - жалея Мудрака говорил Тупак, - Я давно понял, что в уме немного пользы, больше вреда. Все-то ум заставляет сравнивать, выбирать: это хорошо, а это мне не по нраву, тот хороший, этот плохой... А я думаю, что Господь всегда все устраивает самым наилучшим образом. И у каждой вещи есть свое место, свой смысл и своя жизнь. Твой ум тебя все время уводит куда-то, ты из-за него где-то все время блуждаешь. А ты просто будь здесь. Рядом со мной, например. Вот, например, берем гвоздь, приставляем его к нужному месту, и - бац! - он на своем месте. Теперь берем следующий... Сердце радуется, а ум и вовсе не нужен. Сейчас ему нечего делать, пусть отдыхает. Не мучайся своими проблемами: есть царь, или нет царя... А хоть бы и нет царя, так что? Можешь считать, что и меня нет, и базара этого нет, - это не важно! Считай, что это все просто сон. Раз тебе так нравится - ну и пусть. Мне это совсем не обидно. Ты только одно помни, раз ты видишь этот сон, значит, ты сам-то точно есть! А раз ты сам существуешь, - живи и радуйся и плюнь на все остальное. Ты - есть! Значит, господь тебя зачем-нибудь создал! Так и поручи ему обо всем остальном позаботиться самостоятельно. Уверяю тебя, он справится наилучшим образом. А думать ты перестань. Если все время думать, ни до чего хорошего не додумаешься. Начни, например думать: здоров ли я? А? Хорошенькая мысль? Ничего хорошего, потому что ум никогда не скажет тебе здоров ли ты, покуда не узнает болезнь! Ему же надо с чем-то сравнивать? Так мысль о здоровье приведет тебя к болезни. Так что не надо думать о здоровье - живи себе просто, и все...
-- Но как же без ума могут работать художники, писатели? Ведь им сначала все надо придумать, представить себе несуществующее, а лишь потом его отобразить.
-- О-вей! Я разве говорил, что ум совсем никогда не нужен? Я такого не говорил. Иногда он бывает нужен, только не надо давать ему власть над собой. Конечно, ты столько видел, весь мир повидал... Тебе, быть может, и стоит стать писателем. Ты только сначала отдохни, успокойся, научись видеть свет, когда светло. Перестань искать ночь, чтобы только умом и понять: то был свет. Не надо никуда ходить: вот он свет, и все! И вот когда ты увидишь свет, как свет, а не как отсутствие ночи, тогда сможешь без опасений дать своему уму сладость воспоминаний и фантазий.
Так они мирно болтали. Заодно оказалось, что из Мудрака вышел-таки превосходный сапожник - такого в Городе ни до него, ни после не бывало! А однажды вечером, когда они сидели на лавочке возле дома, Тупак обратил взор Мудрака на вечернее небо:
-- Ты видишь свет? Ты - видишь?
Слезы радости полились из глаз Мудрака и он стал танцевать возле порога, приговаривая:
-- Велик свет, что показал мне брат мой, велик и вечен этот свет...
* * *23 - 26 февраля; 15 июля 2001 г.
СВЕТ, ЗВУК, ЗАПАХ...
Г
ород не быстро и не медленно, а как раз с такой скоростью, с какой это следовало делать, отворачивался от Солнца вместе с тем участком Земли, на котором ему было предназначено возлежать, и вползал в темную, теневую фазу своего существования.
Приближалась ночь...
Неужели это был я?
Ночной, гулкий подъезд. Дыхание, запах волос, утомительный поцелуй... Руки, сражающиеся с руками и одеждой... Как узнать, чего она хочет на самом деле?
"You are so beautiful..."
* * *Профессор Смирнов рассчитывал завершить задуманное не позднее конца ноября. До этого предстояло закончить сортировку всего архива, уничтожить то, что подлежало, по его мнению, уничтожению, подготовить две посылки из того, что следовало отправить сестрам покойной жены, закончить опись библиотеки и передать ее в дар Академии наук. Самое главное - предстояло завершить первую стадию начатых исследований, изготовить три копии отчета, одну отправить в библиотеку Конгресса в США, вторую - профессору Верховскому в Киев, а третью передать в свою Академию.
Впереди, по плану, было еще месяца четыре. Профессор с удивлением отмечал, что, после того, как он принял решение, жизнь стала легкой, насыщенной, радостной, времени стало не хватать, дни, а, зачастую, и ночи были заполнены работой, голова и сердце - воспоминаниями. Он ясно осознавал, что эксперимент может закончиться трагически, но относился к такой возможности, пожалуй, что и с радостью. Прощание со всем сущим вовсе не казалось чем-то страшным, чего следует избегать, - напротив, смерть представлялась ему началом новой жизни, в которой будет все то хорошее, что уже было, но будет и еще что-то новое, манящее.
* * *Чем только он ни занимался в своей пестрой жизни! Даже воровать приходилось, когда после войны он два года жил сиротой: отец погиб на фронте, а мать тоже была на фронте, и он всю войну оставался у дедушки с бабушкой в деревне. Хорошо было в деревне: Волга большая, арбузы сладкие, бабушка добрая... Но дедушка, а вслед за ним и бабушка умерли, Вовку Смирнова отдали в детдом, детдом перевели в Киров... Там он и начал воровать. Сначала его к этому приобщили старшие: "Давай, Вовик, тебе ничего не будет, ты маленький!" А потом он вместе с ними убежал в Москву. Сначала в Горький, а потом - в Москву.
Потом-то мать его, все-таки, нашла. Слава Богу!
Потом он медленно - не так, как другие, - взрослел.
* * *"Блю, блю, блю канари, цип-цип-цип, ля-ля-ля-ля-ля..."
Четвертый раз Борис, наблюдая сквозь дырочку в фанерной перегородке за танцующими в зале, не давал песенке окончиться, и быстро переставлял иглу проигрывателя в начало: по договоренности с Володей он давал ему сполна насладиться медленным танцем. Вовка, наконец, осмелился ее пригласить, и она согласилась. Сидевший в радиорубке Борис знал, как помочь другу: танец будет длиться, пока они сами не перестанут танцевать.
Володя сразу хотел обнять ее за талию обеими руками, но она решительно взяла его левую ладонь в свою правую руку, и отвела на положенное расстояние. Время от времени он пытался утвердить свои ладони на плавном изгибе талия-бедро и, на четвертом кряду исполнении "Голубых канареек" это ему удалось: она положила, наконец, обе руки ему на плечи позволила приблизиться так, что ...
Он щекой коснулся ее виска, носом, затем губами прикоснулся к уху, - но нет! - она снова отстранилась, однако, уже не резко, и танец продолжился:
"Блю, блю, блю канари, цип-цип-цип, ля-ля-ля-ля-ля..."
* * *Владимир Васильевич Смирнов, доктор технических наук, профессор, главный научный сотрудник Лаборатории применения электричества в биотехнологиях Республиканской Академии наук, свернул с Садовой и медленно побрел вниз по Пушкина.