Шестидесятый градус широты на Азиатском материке, при высоте от 600 до 900 метров и более, дает себя заметить в громадных наледях, накопляющихся по некоторым речкам, например, Кадали, Ныйгри и др., простираясь во всю ширину пади, они тянутся иногда на несколько верст при средней толщине от 1,8 до 2 метров (от 5,9 до 7 ф.) и доходят местами до 2,5 м (8,2 ф.). Вспомнив при этом, что на Ныгри, например, от наледи в 4,8 м едва осталось теперь 1,4 м, мы должны будем принять, что наледи к концу зимы достигают громадной толщины — до 9 м, и это на протяжении 6–8 кв. верст, даже и более, если не принимать в расчет небольших перерывов, успевших образоваться к началу июня.
По всему этому пространству мы не встретили никакого населения, кроме зимовщиков на зимовьях Ленского товарищества, зимою посещаемых чрезвычайно смелыми медведями. Тунгусы либо удалились, оттесняемые приисками, их жизнью и заведениями, либо принуждены были окончательно изменить свой образ жизни и род занятий и поселились ближе к приискам. Прежде, при открытии приисков, эта тайга изобиловала зверем, не говорю уже об диких северных оленях, но и соболя, и белки водилось множество; шум, рубка леса, прокладывание дорог, вырубка больших пространств, разъезды — всё это было причиной удаления зверя. Вместе с этим прииска дали новые заработки тунгусам, теперь они возят сено, на доставку которого заключают подряды, перевозят зимой на оленях тягости, нанимаются вожаками. Если бы всё это распространилось равномернее между тунгусами, то, быть может, оно вполне бы заменило звериный промысел, но, к сожалению, оно не так. Чтобы обеспечить себе доставку определенного количества сена, золотопромышленники заключают подряды с одним тунгусом, а тот, в свою очередь, раздает работу другим, причем, как везде, ему достается львиная часть дохода, прочие же остаются батраками. Т. е. одни богатеют, обзаводятся домом, всеми принадлежностями русского быта, другие остаются в том же жалком положении, худшем еще потому, что теперь находятся в зависимости от отдельных личностей.
Впрочем, оставляя этот предмет, об котором подробнее буду говорить впоследствии, когда лучше познакомлюсь с тунгусами, буду продолжать далее.
Дорогой нам часто подолгу приходилось ехать тайгой, обнажений не видно, отлучаться же в сторону версты за две при густоте леса почти невозможно, а потому трудно составить себе понятие, какие породы залегают на этих пространствах. Часто для определения залегающей в данной местности породы приходилось пользоваться россыпями, которые если и дают понятие об том, из чего состоит данный кряж, зато не дают никакого понятия о взаимном расположении частей. Впрочем, я полагаю, что удастся составить петрографическую карту проеханной нами местности, не очень подробную и не лишенную пробелов.
Время, проведенное на Тихоно-Задонском прииске, я посвятил на изучение аллувия и разысканию возможных следов ледникового периода, вопрос, на который снова навело меня несколько явлений, тем более, что отсутствие следов ледникового периода в северо-восточной Азии всегда казалось мне довольно странной аномалией. Но хотя я и собирал все относившиеся до этого вопроса данные, тем не менее я все-таки не мог дойти ни до какого положительного, определенного результата. Впрочем, я полагаю, что вам вообще не безынтересно будет выслушать беглый обзор фактов.
Во время наших переездов мы поднимались на довольно высокие гольцы, спускались в глубокие, разделяющие их пади, и я нигде не видел явных следов ледников. Правда, поверхности этих гольцов совершенно округлены, сглажены, а выходов на поверхность гранитов или гнейсов, на которых могли бы сохраниться следы ледников, и не видно даже, но где же делись бы морены, если бы они были отложены ледниками? Сколько я ни вглядывался, я нигде не нашел их, а трудно предположить, чтобы все морены непременно были смыты реками. Если есть на гольцах какое-либо указание на следы ледников, то это выбоины в виде котлов глубиною до 3 дециметров и около 0,5 м в диаметре, попадающиеся в довольно твердых гнейсах, но опять, с другой стороны, размеры их слишком ничтожны.