Тут Пардальян заметил то, что не замечал раньше: пол в карцере был стальной, совершенно гладкий и очень скользкий. Зацепиться было не за что. Шевалье чувствовал, как медленно, но верно соскальзывает вниз. Он понял, что участь его решена.
И тут Пардальян перешагнул роковую черту, о которой мы говорили прежде. Тщательно обдуманные пытки, которыми долго и с дьявольским искусством терзали шевалье, все-таки сломили его.
Фауста и Эспиноза добились своей цели. Пардальяна больше не было.
Вместо него на полу корчился несчастный сумасшедший – растрепанный, грязный, жалкий. Он вопил, и вопль его был так силен, что перекрывал гул мясорубки.
– Остановите!.. Остановите!.. Я не хочу умирать!.. Не хочу!..
Однако его никто не слышал. Или, может быть, великий инквизитор просто решил довести дело до конца? Ибо пол продолжал наклоняться…
Несчастный уже лишился рассудка, но желание жить было в нем сильно как никогда. Видимо, оно и подсказало ему единственную возможность спастись.
Подвижный пол был закреплен на огромных шарнирах, которые находились внизу. Эти шарниры держались на толстой металлической перекладине. Если бы она была пошире, Пардальян смог бы в крайнем случае на нее взобраться. Ну, а раз этого было сделать нельзя, то можно было попробовать зацепиться за нее и висеть, покуда хватит сил. Безумец, – а мы не можем теперь иначе называть шевалье, – понял это.
Впрочем, такой способ спастись только оттягивал неизбежную развязку.
Очевидно, что нельзя было оставаться в таком положении слишком долго. Даже если пол перестанет наклоняться, падение неминуемо.
Но Пардальяну это не приходило в голову, и он судорожно ухватился за спасительную перекладину. По крайней мере, ему удалось избавиться от ужасающего зрелища, которое представляла собой мясорубка.
Пол неуклонно перемещался. Скоро один его край коснется пола комнаты, что этажом ниже… если только там вообще есть какая-нибудь комната.
Пардальян чувствовал, что силы его покидают. Его пальцы онемели от страшного напряжения.
Он понимал: скоро все будет кончено. Отвратительная машина гудела… Казалось, она звала Пардальяна к себе.
Несчастный прохрипел из последних сил:
– Остановите!..
Тут его левая рука соскользнула с перекладины. Он покрепче вцепился в железо правой рукой, но было уже поздно. Пальцы медленно разжимались. Тогда Пардальян закричал. Так кричат животные, которым перерезают горло.
Он полетел вниз…
Глава 17
ЗЕЛЬЕ МОНАХА
Пардальян не погиб. Затея с мясорубкой была жестокой игрой, которую придумала Фауста вместе с Эспинозой. Папесса и великий инквизитор вовсе не хотели убивать шевалье. Они решили свести его с ума. Причины же, побудившие их к этому, были различны.
После того как Фауста перепробовала все мыслимые и немыслимые способы уничтожить Пардальяна, она решила, что этот человек неуязвим. Следовательно, нужно было искать другие пути, чтобы расправиться с ним.
Что касается Эспинозы, то он не был суеверен. Он занимал пост великого инквизитора Испании и знал, что его долг – любыми средствами истреблять ересь и утверждать веру в Бога и почтение и любовь к Нему. Оскорбить Бога – значит, совершить такое преступление, для искупления которого любые муки являются недостаточными.
У Бога есть наместник на земле. Это король. Оскорбить короля – то же самое, что оскорбить и Бога. Именно это преступление совершил Пардальян. Мало того, вдобавок он осмелился воспрепятствовать осуществлению королевских замыслов.
Итак, во-первых, преступника нужно покарать соразмерно его злодеяниям, а во-вторых, следует учесть, что он – личность незаурядная.
Фауста подсказала ему способ. Он его обдумал и улучшил. Эспиноза не солгал, когда заявил шевалье, что действует во имя высшего принципа, а не просто утоляет свою ненависть. И это, пожалуй, было самым пугающим в натуре Эспинозы.
Итак, страшные косы не представляли для Пардальяна никакой угрозы. Три первых лезвия действительно были сделаны из стали, зато остальные – из картона. Пардальян, вцепившись в перекладину, висел к ним спиной и поэтому не мог их хорошенько рассмотреть. Когда же шевалье сорвался, они не причинили ему никакого вреда.
Упав, Пардальян лишился чувств и долго лежал без движения. Однако мало-помалу он пришел в себя. Несчастный слегка приподнялся и обвел свою новую камеру безжизненным взором.
По величине этот карцер был точно такой, как прежний. Пока шевалье лежал без сознания, движущийся пол встал на место и превратился для узника в потолок. Как и наверху, здесь не было ни единого табурета. Под ногами была не сталь, а плотно утрамбованная земля, стены покрывала плесень. В карцере дурно пахло.
Все это не произвело на Пардальяна никакого впечатления. Бедный сумасшедший принялся мастерить куклу из рукава своего плаща.
Он занимался этим долго и вдумчиво, что свойственно детям, а также взрослым, потерявшим рассудок. Как дитя, он беседовал с куклой, причем его слова были лишены всякого смысла. Пардальян то бранил и отталкивал ее, то принимался ее утешать и ласкать. Время от времени он разражался бессмысленным смехом.
Потом бедняга начал рассказывать своей кукле что-то серьезное: наверное, историю своих несчастий – подлинных или мнимых. Он тихонько жаловался ей, иногда всхлипывая. Все это было невыразимо печально. Эта игра продолжалась долгие часы, ведь теперь времени для шевалье не существовало.
Открылась дверь, и в помещение вошел монах. Он принес хлеб и кувшин с водой. Возможно, тюремщики боялись, что к Пардальяну вернется рассудок и он взбунтуется, потому что монах держал в руке хлыст.
Он не сделал никакого угрожающего жеста и даже не взглянул на узника. Однако его присутствия оказалось достаточно. Как только Пардальян заметил монаха, он испустил отчаянный крик и пополз в угол. Прижавшись к стене, несчастный, как ребенок, закрыл лицо руками и, заикаясь, пробормотал: