Хуана поглядывала на него краем глаза, наслаждаясь его смятенным, растерянным видом. Ей хотелось топтать, мучить, унижать карлика, хотелось задеть в нем его гордость, чтобы он все-таки возмутился, высоко вскинул голову и заговорил с ней по-хозяйски, по-мужски!
В глубине души Хуанита не была ни плохой, ни злой. Она попросту не ведала, что творит. Ведь их взаимоотношения своими корнями уходили в детство. Да, Чико был невелик ростом, но это вовсе не мешало ему оставаться необыкновенно привлекательным юношей. Он был великолепно и очень пропорционально сложен. Он, безусловно, волновал Хуаниту. Ее только раздражало его всегда предсказуемое поведение.
Было бы большим преувеличением думать, что Хуанита влюбилась в карлика, но все же в ее отношении к нему появилось что-то новое. До сих пор она была искренне привязана к нему как к брату, но теперь ее чувства переменились: она стала испытывать к малышу интерес и симпатию, от которых уже рукой было подать до влюбленности.
Итак, всего один шаг – и ее привязанность к Чико могла обратиться в истинное глубокое чувство; впрочем, этот шаг мог быть сделан и в сторону, и тогда их отношения брата и сестры остались бы непоколебленными. Что-то должно было заронить искру между нею и Чико.
И именно сейчас, когда она никак не могла разобраться в своих чувствах к карлику, в ее жизни возник Пардальян. Его появление своей романтичностью не могло не произвести на нее сильного впечатления. Пардальян казался ей героем ее мечты. Она была еще так молода, что едва ли была способна верно оценивать свои ощущения, она безвольно плыла по течению.
В присутствии Пардальяна она другими глазами взглянула на Чико: перед ней стоял крошка, малыш, карлик. Чико был хорошенькой, изящной, элегантной игрушкой; он безумно любил Хуаниту, но он был всего лишь уменьшенной копией мужчины, и его никак нельзя было рассматривать как будущего супруга. Чико заменял ей брата, и это вполне устраивало Хуану.
Со всей испанской горячностью и страстью она отдалась своей мечте о любви к этому сильному и отважному сеньору иностранцу. Да, она действительно плакала из-за Пардальяна, плакала от отчаяния при мысли, что ее избранник может быть убит. И она делилась своими переживаниями с Чико с бессознательной жестокостью женщины, которая любит другого. Малыш покорно выносил муки неразделенной любви. Его истинное и глубокое чувство к Хуаните дало ему нечто вроде дара провидца, и неожиданно для самого себя он произнес тогда слова, которые в дальнейшем не давали Хуане покоя: «На что ты надеешься?» Малыш, сам того не желая, нанес девушке страшный удар.
Хуана была дочерью скромного трактирщика. Дела его шли весьма успешно, он был богат, но при этом продолжал оставаться трактирщиком. А на что могла в те времена надеяться дочь владельца постоялого двора? Да на то, что тоже станет его хозяйкой. Вот она ею и стала. Что же до сеньора иностранца, то он запросто входил в королевский дворец и беседовал с самим его католическим величеством. Оно и понятно, ведь его прислал сюда сам король Франции. Нет, она и надеяться не смела выйти за него замуж! Стать же его любовницей ей бы не позволила гордость.
Все эти размышления заметно ослабили ее любовь к Пардальяну. Освобождаемая территория сердца Хуаны переходила во владения Чико, но сама Хуанита вряд ли догадывалась об этом, раздираемая, с одной стороны, своей пылкой романтической страстью к сеньору Пардальяну, а с другой – давней глубокой привязанностью к Чико. Какое же из этих двух чувств возьмет над ней верх?
Сегодня утром вернулся Пардальян. Она, безусловно, была счастлива видеть его живым и здоровым. Но Чико, едва Хуана поглядела на него, в смущении опустил глаза и тут же потерял только что завоеванный им кусочек сердца девушки. Она не могла простить ему его жертвенности и самоотречения, ибо не могла этого понять: ведь по ее собственной логике, логике Хуаниты, никогда и ничего отдавать нельзя, а, напротив, надо вцепиться в свое зубами и когтями. Вот почему ею и был оказан Чико столь холодный прием.
Но Пардальян с воодушевлением рассказывал о том, как малыш храбро защищался, как он даже чуть было не заколол самого Пардальяна. И сразу же акции Чико резко подскочили. Стоит ли мечтать о несбыточном? Быть может, счастье ее как раз здесь, совсем рядом. Чтобы не упустить его, она вновь устремила взоры в сторону малыша. Она так хотела остаться с ним наедине, она ждала его признаний в любви, но опять и опять наталкивалась на непреодолимую стену его стеснительности.
Хуана была вне себя от ярости, она негодовала. Она мысленно поставила на место Чико сеньора Пардальяна и еще больше разозлилась, ибо поняла, что француз держался бы с ней совсем иначе. Короче говоря, ей все сильнее хотелось унижать беднягу Чико.
А глупый карлик не стал возмущаться ее недостойным коварным враньем, но, напротив, принялся оправдываться и едва ли не просить прощения.
– Я сделал все, как ты и велела, и лишь одному Богу известно, чего мне это стоило. Чем же я мог тебя так сильно рассердить?
Вот и все, что удалось ей услышать от него. Ну уж нет, она бы никогда и никому не позволила, чтобы с ней обращались подобным образом, помыкали ею и насмехались над ней! Нет, Чико так и не стал мужчиной. Он ребенок и никогда не повзрослеет. И как только она могла поверить, что этот мальчик мог говорить и поступать так, как говорят и поступают настоящие мужчины! Она была вне себя от злости, и злилась она прежде всего на саму себя. И внезапно возникшая в ее голове мысль видеть карлика у своих ног послушной собакой, готовой подобострастно лизнуть хозяйскую туфлю, стала ее непреодолимым желанием, навязчивой идеей.
Желая добиться своего, Хуана неожиданно смягчилась: