Зато люди, которым была известна суть дела, напротив, все прекрасно поняли. Но, поскольку они получили строгие указания и знали, что им надо будет делать, они поступили точно так же, как и те, что не увидели ничего, – они даже не пошевелились.
Пардальян, как мы помним, находился возле скамей, то есть на стороне площади, противоположной той, которую понемногу занимали войска. Он отлично видел все приготовления вооруженных людей, и на его губах возникла насмешливая улыбка.
В тот момент, когда бой Тореро только начинался, шевалье заметил вокруг себя небольшую группку рабочих арены, которые обязаны были приводить ее в порядок в промежутках между боями. Как только появился бык, они торопливо вышли за загородку и остановились неподалеку от Пардальяна, желая, очевидно, насладиться предстоящей схваткой.
Поначалу шевалье не обращал особого внимания на этих скромных чернорабочих. Но по мере того, как бой близился к концу, с этими тружениками происходила метаморфоза, поразившая нашего героя.
Их было примерно человек пятнадцать. До сих пор они, как и подобало, скромно держались в стороне; в руках они имели все необходимое для своей работы и, казалось, готовы были к ней вернуться. И вот теперь их плечи расправлялись, лица приобретали энергичное, решительное выражение, и вскоре их осанка и горделивый вид уже свидетельствовали о том, что маскарад окончен и маски за ненадобностью сброшены.
Появляющиеся непонятно откуда дворяне понемногу заполнили эту часть коридора; они толпились у того входа, где находился шевалье; знатные сеньоры и чернорабочие стояли вперемежку, плечом к плечу и, казалось, прекрасно понимали друг друга.
Вскоре обнаружилось, что вход охраняют с полсотни человек, повиновавшихся чьему-то тайному приказу.
Внезапно Пардальян услышал приглушенный звук, будто работало несколько пил сразу, и с удивлением увидел, что некоторые из «рабочих» подпиливают столбы ограды.
Он понял: эти люди, считая, что проход слишком узок, проделывают отверстие в ограде, а их сообщники стараются скрыть от всех сие странное занятие.
Он вгляделся повнимательнее в тех, кто его окружал, и благодаря своей отменной зрительной памяти узнал несколько лиц, виденных им за два дня до корриды на собрании, где Фауста была председательницей. И ему все тотчас же стало ясно.
«Клянусь Господом Богом! – удовлетворенно усмехнулся он. – Или я сильно ошибаюсь, или вот она – почетная охрана, выставленная Фаустой для своего будущего мужа – короля Испании. Итак, моего дорогого принца охраняют весьма надежно; решительно, я думаю, что он выберется живым и невредимым из того осиного гнезда, куда он так опрометчиво ринулся. В нужный момент эти люди повалят только что подпиленную ими ограду и сразу же окружат того, кого им велено спасти. Все идет хорошо».
Дела Тореро, возможно, были и впрямь не очень плохи, но Пардальяну, наверное, имело бы смысл спросить себя: а все ли складывается гладко у него самого? Но об этом он даже не подумал.
В противоположность многим людям, всегда склонным приписывать себе значение, коего они вовсе не имеют, наш герой был, возможно, единственным человеком, который не знал своей истинной цены. Таким создал его Господь, и таким он наверняка пребудет до самой смерти.
Ему вовсе не приходила в голову мысль о том, что, возможно, охота идет на него самого и что его положение в тысячу раз более опасно, нежели положение того, о ком он так волнуется.
«Все идет хорошо!» – сказал он, думая о Тореро. И, придя к этому заключению, он отчасти потерял интерес к тому, что происходило вокруг него и стал восхищенно следить за великолепными по своему мужеству и хладнокровию тореадорскими выпадами дона Сезара. Тот тем временем довел свой бой до критической точки: он стоял, прислонившись спиной к воротцам, закрывающим выход с арены. Ему в конце концов удалось-таки заманить сюда быка; еще мгновение – и бык в последний раз помчится прямо на него, чтобы с разбегу влететь в узкий загон, который тут же захлопнется.
А вдруг Тореро не сможет вовремя отскочить, не угадает нужный момент, не рассчитает – и поплатится жизнью за свою излишнюю отвагу и настойчивость?
Что ж, ответа на этот вопрос осталось ждать недолго. Скоро все будет кончено. Человек либо выйдет победителем из долгой борьбы, либо же погибнет страшной смертью.
Конечно же, тысячи зрителей, затаив дыхание, смотрели только на храброго тореадора. Пардальян поступил как все и стал внимательно наблюдать за происходящим на арене.
Но внезапно, словно по какому-то таинственному наитию, он обернулся и в нескольких шагах от себя заметил Бюсси-Леклерка; тот глядел на него со злобной улыбкой, как глядит охотник на выслеженную добычу.
– Черт меня раздери! – прошептал Пардальян. – Мое счастье, что глаза этого Леклерка – не пистолеты, а не то убило бы меня, бедного, прямо наповал.
Но для Пардальяна не существовало пустяков, слишком часто именно от пустяка зависело спасение его жизни.
«Любопытно, – сказал он себе, – с чего это вдруг Бюсси-Леклерк оставил окно, где он так удобно устроился, и объявился здесь, на многолюдной площади? Думаю, вряд ли он спустился сюда с единственной целью полюбоваться на мою персону. Быть может, он намерен потребовать у меня реванша, которого безуспешно добивается вот уже столько времени? Клянусь честью, я был бы не прочь нанести ему поражение в присутствии всего испанского двора. После очередной неудачи Бюсси-Леклерк скончается от ярости, и таким образом я освобожусь от него».