Принцесса выслушала эту страстную, язвительную речь, не шелохнувшись. Она не снизошла до спора. К чему? Казалось, она даже согласилась с тем, что говорил шевалье, и, словно подтверждая сказанное им, произнесла, одобрительно кивнув:
– Да, ты прав, я непременно должна была присутствовать на празднике, организованном мной, ибо, да будет тебе известно, именно по моему приказу эти солдаты пришли сюда и именно по моему приказу господин де Бюсси-Леклерк появился перед тобой. Я знала, Пардальян, – ты не сумеешь устоять перед безумным желанием показать свою удаль и тем самым дашь мне возможность и время совершенно спокойно расставить свои сети. Все свершилось так, как я и предвидела. А теперь ты попался в силки, из которых ничто не поможет тебе выпутаться. Я пришла сюда только для того, чтобы сказать тебе это.
Она повернулась к офицеру, закусившему седой ус от ярости и от стыда за навязанную ему роль, и, указав на Пардальяна, произнесла высокомерно-властным тоном:
– Арестуйте этого человека!
Офицер уже шагнул было к Пардальяну, когда Бюсси-Леклерк вдруг воскликнул:
– Подождите, смерть всем чертям!
Это внезапное вмешательство Бюсси-Леклерка не было заранее оговорено с Фаустой, и потому она поспешно обернулась к нему, не скрывая недовольства:
– Вы, кажется, совсем потеряли голову, сударь! Что это означает?
– Послушайте, сударыня, – заявил Бюсси с наигранной грубостью, – господин де Пардальян, хвастающий, будто он обезоружил меня и обратил в бегство, задолжал мне поединок, черт возьми! Только за этим я и явился сюда!
Фауста взглянула на него с искренним удивлением. Раз за разом Бюсси-Леклерк позволял выбивать оружие у себя из рук во всех своих предыдущих дуэлях с Пардальяном, и вот теперь, когда шевалье, наконец, загнали в угол, точно дикого зверя, он явился бросить ему вызов. Принцесса немедленно решила, что бретера внезапно поразило безумие, и инстинктивно понизила голос, спросив его почти что жалостливо:
– Неужто вы хотите, чтобы вас убили? Или вы думаете, что в том положении, в каком он находится, он окажется настолько сумасшедшим, что в очередной раз подарит вам жизнь?
Бюсси-Леклерк тряхнул головой с диким упрямством и с поразившей Фаусту уверенностью ответил:
– Успокойтесь, сударыня. Я понимаю, что вы имеете в виду… и благодарю вас за то, что вы говорите далеко не все, опасаясь огорчить меня. Но господин де Пардальян не убьет меня. Я убежден в этом, совершенно убежден!
Фауста подумала, что бретер купил у кого-нибудь или изобрел сам какой-то тайный удар шпагой (таких в те времена существовало немало) и, уверенный в своем триумфе, хочет во что бы то ни стало продемонстрировать его на глазах у всех этих солдат, которые стали бы свидетелями его победы и воскрешения его поколебленной было репутации непобедимого фехтовальщика. Бюсси имел вид человека, настолько уверенного в своем успехе, что у нее возникло другое опасение, высказанное ею в следующих угрожающих словах:
– Надеюсь, вы не собираетесь его убивать?
– Разрази меня гром, сударыня, ни в коем случае! Ни за какие богатства мира я не хотел бы избавить Пардальяна от пытки, что ожидает его. Вы можете быть спокойны, я не убью его.
Он выдержал паузу, желая придать своей замечательной идее больший вес, и заявил:
– Я ограничусь тем, что выбью шпагу у него из рук.
На какое-то мгновение Фауста растерялась, спрашивая себя, следует ли предоставлять Бюсси-Леклерку свободу действий. Конечно, сам он не интересовал ее ни в малейшей степени, но она чрезвычайно боялась, как бы Пардальян не ускользнул от нее. Она знала на собственном опыте, что, имея дело с шевалье, никогда нельзя ни за что ручаться.
Поэтому она решила отдать приказ немедленно схватить того, кто уже мог считаться ее пленником. Бюсси-Леклерк прочел это решение в ее глазах. – Сударыня, – сказал он голосом, дрожавшим от сдерживаемого гнева, – я помогал вам, не жалея сил, и одному Богу ведомо, чего мне это стоило. А теперь я покорно прошу вас дозволить мне уладить мои собственные дела, причем уладить так, как я считаю нужным… или я ни за что не отвечаю.
Это было сказано таким многозначительным тоном, что Фауста поняла: открыто противоречить внезапно взбунтовавшемуся Бюсси было бы просто опасно.
Кто мог предсказать, на какие крайности мог бы решиться этот человек, которого застарелая ненависть превращала в буйного помешанного? Кроме того, оглядев многочисленных солдат, окружавших Пардальяна, принцесса отчасти успокоилась.
– Извольте, – ответила она, смягчившись, – действуйте, как вы считаете нужным.
Про себя же красавица добавила:
«Если он даст себя убить, если ему выпадет последнее жесточайшее унижение, ну что ж, тем хуже для него. Значит, так тому и быть. Мне до этого нет никакого дела».
Бюсси-Леклерк поклонился и холодно произнес:
– Посторонитесь, сударыня, и ничего не бойтесь, он не избежит уготованной ему участи.