Матадор наконец обратил внимание на обстановку и оглядел комнату. Девятьсот квадратных футов ее жилища, обставленного антикварной мебелью эпохи становления Америки и застеленного вязаными коврами, нуждались в хорошей уборке. Стефани на мгновение смутилась. Он пришел без предупреждения, и она не успела навести порядок. С прошлой недели накопилась целая куча грязного белья. На старинном матросском сундучке, который служил ей кофейным столиком, кучей валялись газеты, журналы и непрочитанные письма. Почти вся ее обувь стояла здесь же, в гостиной, словно собралась на конференцию.
Мигель вновь посмотрел на нее.
— Здесь гораздо лучше, чем в моем гостиничном номере.
Текила оказала на Стефани странное действие. Ей вдруг стало очень уютно. За окном барабанил дождь, в камине плясал огонь, а мягкие подушки располагали к неге.
«Он думает, что я сдамся!»
Она залюбовалась его красивыми точеными чертами, подсвеченными пламенем. Предки этого человека веками жили под жарким иберийским солнцем. В ее гостиную занесло кусочек природной красоты Испании!
Он выпил еще рюмку и потянулся к пачке сигарет.
— Я сейчас принесу пепельницу.
Стефани вскочила и подала ему маленькую керамическую пепельницу.
— Gracias[6]. Когда-нибудь сочтемся. — Мигель щелкнул крышкой серебряной зажигалки, и голубой огонек лизнул кончик его сигареты.
Он налил ей еще текилы. Стефани бойко осушила рюмку, сказав себе, что это уж точно последняя.
— Вы не ответили на мой вопрос.
«Неужели мне придется заниматься с тобой любовью? Целовать твое испанское тело?» Эта сделка уже не казалась ей слишком обременительной.
Губы Мигеля раздвинулись в улыбке, словно он прочитал ее мысли.
— Видите ли, сеньорита, женщины обычно думают, будто мне нужно от них что-то помимо приятной компании.
— Вот как?
Внутри у нее занимался сладкий пожар. Боже, как же он красив! Неудивительно, что женщины его хотят…
Стоп, что он сказал? Приятная компания? И это все, что ему от нее нужно?
Мигель почесал кончик носа.
— Женщины принимают меня за пылкого латинского любовника, хотя обычно я всего лишь старый усталый матадор. — Он уставился в пылающий камин. — Не бойтесь, я ничего от вас не хочу.
Ничего? Стефани почувствовала легкое разочарование.
— Зачем же тогда намекали?
— Я разозлился на Ричарда за то, что он пустил в свой дом представительницу прессы, — задумчиво проговорил он. — Красивые журналистки так же назойливы, как и уродки.
«Он считает меня красивой?»
— Что же заставило вас передумать?
Мигель слегка скривил губы и вскинул брови.
— На вас не произвело впечатления то, что я величайший матадор нашего времени. Вы видите во мне человека, а не легенду.
Стефани засмеялась, зажав рот рукой.
— Простите, но вы сказали это таким серьезным тоном!
— А я и не шучу. — Он опять улыбнулся. — Вы не похожи на тех журналистов, с которыми мне доводилось сталкиваться. Вас не интересует предмет — бой быков, зато немного интересует сам матадор. Я прав?
— Меня интересует бой быков. — Она включила магнитофон и положила его на столик. — И немного — сам матадор.
Он недоверчиво покачал головой:
— Нет, Просто какой-то редактор узнал, что я в городе и что вы должны со мной встретиться.
— Именно так и было…
— Вот видите! И теперь ваш редактор хочет заполучить статью. А чего хотите вы сами?
«Переспать с тобой». Стефани выхватила у него сигарету и сделала несколько затяжек.
— Я ничего не хочу, — наконец сказала она, — кроме интервью. — Она поправила свою подушку. — Но, по правде говоря, мне не нравится, когда убивают беззащитных животных.
Мигель мотнул головой и стряхнул пепел в пепельницу.
— Бык не беззащитен, но он должен умереть. Коррида жестока, однако в ней есть и мужество, и красота. Все, что происходит на арене, символично.
Он повел плечом. В его лице появилась та же суровость, на которую она обратила внимание в гостях у Ричарда. Сейчас на полу ее гостиной сидел знаменитый Эль Пелигро, гордый испанец, человек-легенда.
— Понимаете, Стефани, быков растят для корриды. Это не ваши джерсейские коровы, которые жуют травку на солнышке. — Он снова стряхнул пепел со своей сигареты. — Бык, умирающий на арене, гордо встречает свою смерть, чего не скажешь о корове на скотобойне. Я вижу, у вас много кожаной обуви. А вы когда-нибудь задумывались, откуда берется вся эта кожа? Американцы во многих вопросах придерживаются двойной морали.