- Я намерен позвонить в полицию. В письме говорится, что он хочет, чтобы его судили и наказали за преступление.
- Очень хорошо. Я все думала, что же делать. Я могу подождать. - Она воткнула сигарету в длинный красный мундштук, прикурила ее от настольной зажигалки и присела в плохо освещенном углу комнаты. Цвет лица ее несколько посвежел, но она все еще выглядела довольно увядшей. Она курила, глубоко затягиваясь.
Аллистер сидел и смотрел мне в глаза.
- Я написал это письмо по принуждению. Оно никогда не будет признано подлинным. Я написал его на своей пишущей машинке под диктовку и подписал под дулом пистолета.
- Это похоже на вас. К тому же, может быть, у вас с Керчем одинаковый стиль. Вы оба пользуетесь громкими словами, не вкладывая в них никакого смысла.
- Это письмо не имеет ценности. Я юрист и знаю, о чем говорю. - Голос его звучал авторитетно, и я поразился, как быстро он оправился. Я спрашивал себя, что он успел сделать, лежа на диване вниз лицом.
- Вы совершили убийство, чтобы заполучить это письмо, - сказал я. - Оно принесет вам большие неприятности, когда показания миссис Сонтаг подкрепят его содержание. И когда обнаружится, что пуля в голове Керча соответствует оружию, которое вы применили.
На это он дал бойкий ответ:
- Застрелив Керча, я сослужил службу обществу. Он оказал сопротивление при аресте, и, как глава городской администрации, я был обязан выполнить предписания закона.
- А Гарланд, находясь в бессознательном состоянии, тоже оказывал вам сопротивление?
- У вас нет доказательств того, что Гарланда убил я. У вас вообще нет никаких веских доказательств против меня. Если даже она попытается дать показания, то они будут аннулированы по моральным соображениям.
- Моральные соображения! - взвизгнула она из своего угла. - В моей жизни существует только одна вещь, которой я стыжусь. Это вы. Я упеку вас на электрический стул, господин Моралист.
При этом показное спокойствие его лица нарушилось, и он показал зубы.
- Если пропаду я, то пропадешь и ты. Ты не можешь рассказать обо мне, не признавшись в соучастии.
- Потому что я знала, что тот револьвер ты взял у Джоя? Не смеши меня!
- Вам следует почитать протоколы, Аллистер. Любой суд присяжных признает за ней право защищать своего брата. Во всяком случае, воздержаться от того, чтобы выдавать его полиции. Особенно теперь, когда его нет в живых.
Он мгновенно и, надо сказать, весьма искусно изменил тактику.
- Послушайте, Уэзер, эта женщина не играет тут большой роли. Сама по себе она ничего не сможет сделать. Насколько я понимаю, вы намерены остаться здесь и унаследовать финансовые интересы своего отца...
- Никаких сделок. Я буду вести свои дела чисто.
- Понятно. - Он сделал новый поворот. - Это я и имею в виду. Если мое имя втопчут в грязь, то муниципальная реформа безнадежно пострадает. Вчера вечером мы договорились работать вместе, Джон.
- Не называйте меня Джоном.
- Простите. Я поступил неправильно. Я это признаю. Но плохими оказались мои средства, а не цели. Я убил вашего отца - это звучит ужасно, не правда ли? Но я сделал это, потому что искренне верил: это послужит общему благу. Я искренне раскаялся в своем преступлении, о чем свидетельствует это письмо...
- Вы написали его под дулом пистолета.
- Позвольте мне, пожалуйста, закончить. Я извлек массу уроков, Уэзер. Я узнал, что цели никогда не оправдывают средства, потому что в таком случае цели определяются самими средствами. Разве мы не можем вместе потрудиться для достижения доброй цели?
Он говорил четко и быстро, подчеркивая свои слова выразительными движениями рта и ноздрей. Но для меня они значили не больше, чем слова, зачитанные из словаря в алфавитном порядке.
- Поберегите свое красноречие для присяжных заседателей, - сказал я ему. - Через несколько минут вы уже сами поверите своему рассказу. Вот почему люди вашего пошиба так опасны, Аллистер. Вы можете заставить себя поверить во что угодно.
- Я сказал вам, что признаю свои ошибки...
- Послушайте для разнообразия, что скажу я. Вы связываете себя с благим делом, а это значит, что ваше тщеславие приобретает привкус святости. Вы можете убедить себя в том, что трудитесь ради высокой цели, ради цели столь возвышенной, что это ставит вас над законом. Вы убили человека, но не считаете себя убийцей. Вы политический убийца, убивший в интересах создания хорошего правительства, и сами же возглавили это правительство.
- Вы попали в точку, - произнесла женщина. - Когда что-то делает он сам, то думает, что это не мерзость.
- Почему я должен слушать ее ругань?
- Достань себе палочку-выручалочку, господин Аллистер-Паллистер. Ты не можешь даже лечь в кровать с женщиной, не сделав вид, что склоняешь колени у алтаря.
Он сделал движение в ее сторону.
- Ты обливаешь грязью все святое!
- Грязью! - Она плюнула. - Грязь - это ты! - Она пошевелила рукой с пистолетом, и на мгновение комната замерла, замолкла, как сама вечность.
- Может быть, вам лучше опять пойти на кухню? - заметил я. - Нам надо еще кое о чем поговорить.
- Я имею право находиться здесь, так? Это мой дом.
- Идите на кухню. И будет лучше, если вы отдадите мне пистолет.
- Нет, я его не отдам. Это волосок, за который я уцепилась. - Она медленно поднялась и вышла из комнаты, презрительно раскачивая бедрами.
- Вот чем кончается дело, когда начинаешь убивать людей, - сказал я. - Ей вы больше не нравитесь.
Он повернул голову и проводил ее взглядом. Она прошла на кухню, села там на стул и положила револьвер на стол, напротив себя. Когда он снова заговорил, то голос его звучал совсем иначе, приглушенно.
- Кажется невероятным, - промолвил он, - чтобы я попытался кого-то убить. А убил троих. И ведь все зря.
- Зря убили?
- И убивал зря, и все остальное... Мне - крышка. Уже четыре года назад я был конченым человеком. Тогда же мне надо было покончить и с собой, и со всеми этими делами.
- Что произошло четыре года назад?
Он посмотрел на меня и попытался улыбнуться, но лицо отказывалось ему повиноваться.
- Я не могу вспомнить. Вы не поймете, даже если я попытаюсь рассказать об этом. Думаю, это была война.
- Все мы побывали на войне.
- Я на войне не был. Меня не взяли, вот в чем загвоздка. Я попытался попасть в армию после Перл-Харбора, но не прошел медицинскую комиссию. Они признали у меня психоневроз. Потом от меня отказалась жена.
- Это можете пропустить.
- Но это важно. У нее появились дурацкие идеи о наследственности, и она сказала, что не хочет рисковать и рожать от меня детей. Мы были женаты всего два года. Я женился поздно и любил жену.
- Но теперь вы ее больше не любите?
- Теперь я никого не люблю, - произнес он погасшим голосом. - И меньше всего самого себя: Вы никогда не поверите, каким я был, Уэзер. Согласно моим представлениям, я был хорошим человеком. Верил в правду и справедливость, и, Господи, я дрался за эти идеи! - Но слова слетали с его губ с каким-то нереальным акцентом, как обрывки давно забытого им языка. - Десять лет я боролся за эти идеи, а потом все полетело к чертям собачьим. Я обнаружил, что мне больше не нравятся люди. А в сорок втором году зарезали мой доклад. Я был помощником прокурора, и прокурор поручил мне провести здесь расследование деятельности полицейского департамента. Вместе с выделенными мне для этого сотрудниками я потратил на эту работу восемь месяцев и подготовил доклад объемом в тысячу пятьсот страниц, документально показывающий злоупотребления и содержавший программу необходимых реформ. И только три человека познакомились с этим докладом. Прокурор, Сэнфорд и ваш отец. Мне всегда казалось, что я неудачник. И меня это убивало. Десять лет работал для других людей, для общественного блага, и из этого ничего не вышло. Тогда я решил позаботиться о самом себе. Решил добиться поста губернатора штата.