- Естественно, вы не склонны хорошо отнестись к ней. Но она довольно симпатичная. У нее куча достоинств.
- Откуда она взялась?
- Думаю, из Чикаго. Во всяком случае, ваш отец привез ее сюда из Чикаго - из одной поездки. Какое-то время она работала у него секретарем, потом он на ней женился. Я слышал, что она была ему хорошей женой. Городским женщинам она не очень-то нравилась, но такое случается. Она слишком шикарно смотрелась на их фоне.
- Я должен взглянуть на эту шикарную штучку. Она все еще живет здесь?
- Да, она просто осталась в доме Дж. Д. Это теперь ее дом.
- Теперь я знаю об этом деле столько же, сколько и вы?
- Я изложил вам основные факты. Может быть, остались какие-то детали...
- Такая, например, кто убил моего отца?
Он поднялся. В его узких зеленых глазах сверкала злоба.
- Я рассказал все как есть. Если вам это не нравится, можете наплевать и забыть мой рассказ.
- Мне он не нравится, но я не собираюсь его забывать. Я хотел бы знать, не посоветовал ли кто вам не выяснять слишком много?
Зубы снова обнажились в гримасе, а голос прохрипел:
- Я выполнил свою работу и рассказал вам, что знаю. А теперь убирайтесь из моего дома.
Наши глаза встретились, он уставился на меня тяжелым взглядом, но первым опустил глаза.
- Вы нервничаете, инспектор Хэнсон. Скажите мне, что вас выводит из себя, и я уйду.
- Я никого не боюсь, и если какая-то сопля вроде вас думает, что может...
- У вас задатки честного человека, Хэнсон. Вам нравится чистое, добротное дерево. Как вы можете работать в нечистоплотных полицейских органах, вроде тех, что действуют в этом городе?
Он сделал шаг ко мне, продолжая пожирать меня глазами.
Высокий, всего на один-два дюйма ниже меня, но сухощавый и хрупкий. Я мог бы сломать его на месте, но, кажется, его это не волновало.
- Еще одна ваша шуточка...
- И вы наброситесь на меня, мне придется вам врезать, а вы вызовете патруль и упечете меня в тюрьму.
- Я этого не говорил. Но в этом городе такая болтовня навлечет на вас беду.
- Если из-за болтовни я попаду в беду, то буду драться, чтобы из нее выйти.
- Я имею в виду серьезные неприятности, - заметил он чуть спокойнее. - Может быть, вам лучше забыть обо всем этом деле.
- Так, как это сделали вы? Не пытаетесь ли вы напугать меня, как кто-то напугал вас?
- Никто меня не напугал! - крикнул он. - Убирайся!
- Значит, вам действительно нравится город в его нынешнем виде. Нравится быть большой второразрядной лягушкой в грязной луже.
Он молчал целых полминуты. Его лицо раз или два дернулось и стало спокойным. Наконец он сказал:
- Вы не знаете, о чем говорите. Когда у человека жена, дети, дом, за который надо платить...
- Вы хотите, чтобы ваши дети росли в таком месте, где полицейские - прохвосты и плуты? Вы хотите, чтобы они узнали, что их отец - такой же прохвост и неплохо устроился в этой компании? Странно, что вы не хотите очистить это место для своих же детей.
Горькая улыбка искривила уголки его губ.
- Я же сказал, вы не знаете, о чем говорите, Уэзер. Если этот город и превратился в помойку, то твой отец был не последним, кто приложил к этому руку.
- Что вы имеете в виду, черт возьми?!
- А то, что этот город впервые ощутил подлинный вкус коррупции, когда тридцать лет назад Дж. Д. привез сюда первые электронные игральные машины. Сначала он подкупил полицейских, чтобы они не выкинули из города его игральные автоматы. Затем он подкупил муниципальное правительство, чтобы оно не проводило чистку среди полицейских. И не называй меня лжецом, потому что я знаю, о чем говорю. Я получил свою долю.
Мне не хотелось этому верить, но это было похоже на правду. Внутри у меня что-то екнуло. Я всегда думал, что мой отец был самым порядочным мужчиной на американском Среднем Западе.
Глава 4
Такси начинало обходиться мне дороже, чем я мог себе позволить, но я торопился. Водитель повез меня по Мэйн-стрит, главной улице, прямо в Центр. Улицы ночного города были полны шумных парочек, молодых девушек, подростков и молодых людей, которые группками по двое и трое искали удачных встреч. Их яркие галстуки развевались как знамена. Весна журчала в сточных канавах быстрым мутным потоком, и люди на улицах двигались, перегруппировывались в медленном, бесконечном танце Бахуса. Мы повернули около гостиницы "Палас" и поехали по улице Клири в северную часть города.
На втором этаже здания Мэк не светилось ни одного окна, а на тротуаре, где умер Дж. Д. Уэзер, не было бронзовой дощечки.
Даже дом его вроде бы не изменился, хотя и оказался меньше, чем мне запомнился. Ничто тут не изменилось - только теперь я не мог войти не постучавшись и никто здесь не встретит меня с радостью. Я поднимался по парадной лестнице, чувствуя, что вот-вот сделаю то же, что делал всегда. Я позвонил и стал ждать. Охватившее меня чувство прошло еще до того, как открылась дверь, уступив место другому состоянию - полузлому и полусмущенному.
Над моей головой вспыхнула лампа, и дверь приоткрылась на цепочке. Через четырехдюймовую щелочку я увидел женщину: тщательно покрытые лаком, завитые каштановые волосы, темные глаза на бледном лице, белая шея над прямоугольным декольте.
- Госпожа Уэзер?
- Да.
- Мне хотелось бы поговорить с вами. Думаю, что вы приходитесь мне мачехой.
Она, поперхнувшись, издала изумленный смешок:
- Вы - Джон Уэзер?
- Да. Можно войти?
- Конечно. Входите. - Она освободила цепочку и отступил", чтобы открыть дверь. - Простите, что держала вас на пороге. Но я в доме одна, и неизвестно, кто может заявиться ночью. Сегодня вечером моя служанка отдыхает.
- Вполне понимаю вас, - сказал я, оглядываясь по сторонам.
Уже не было в зале старого дерева, исчезла и голова лося над дверью. Пол перестелили, на нем лежал ковер пастельных тонов. Лестница, покрытая эмалью под слоновую кость, казалась ненастоящей. Все было каким-то бледным и чересчур чистым.
- Вы жили в этом доме, не правда ли? - спросила она.
- Я как раз об этом думал. Теперь тут все иначе.
- Надеюсь, вы одобряете перемены. - Ее тон представлял собой искусную смесь надменности, кокетства и подхалимажа.
Голос заинтересовал меня. Низкий, сочный и сложный, слишком женственный для такой утонченной дамы. Я посмотрел ей в лицо и сказал:
- Здесь слишком многое изменилось, чтобы я мог сразу сделать какой-то вывод. Да и какое это имеет значение - одобряю я или нет?
Она повернулась на каблуках и направилась к двери в гостиную.
- Не хотите выпить что-нибудь? Нам есть о чем поговорить.
- Спасибо, - сказал я и последовал за ней.
Если ее груди и бедра были не накладные, то она обладала красивой фигуркой. Но даже если они и были накладными, то выручали ноги и походка. Одетая в темное шелковое платье, она двигалась с пластичностью, свойственной морским львам.
Когда мы сели друг против друга, я увидел, что ее лицо контрастировало с фигурой. Оно было красиво, но как бы обескровлено, что подчеркивалось алыми губами, и выглядело осунувшимся. Широко расставленные темные глаза, в которых застыла тревога, кажется, впитали и сосредоточили в себе всю энергию. Блестящие волосы нависали над бледным лицом и шеей.
Под моим взглядом она нервно улыбнулась.
- Ну что, вам уже удалось прикинуть мои размеры по методу Бертильона?..[1]
- Извините. Естественно, что меня интересует последняя жена моего отца.
- Звучит не слишком галантно.
- Галантность - мое слабое место.
- Это относится ко всему вашему поколению, не правда ли? Может быть, вы начитались Хемингуэя и подобной литературы?
- Не стоит входить в роль мачехи. У вас нет передо мной ни малейшего преимущества с точки зрения возраста.
Смех странно контрастировал с ее застывшим лицом.
1
Бертильон Альфонс (1853 - 1914) - французский юрист, автор системы приемов судебной идентификации, основанной на классификации измерений тела.