Увы, в категорию "мы все" попал и достойнейший господин Курбатов - в 1714 году он был отрешен от должности Архангельского вице-губернатора и предан суду.
Справедливости ради заметим, что "залетел" Курбатов после стычки в 1711 году в Архангельске с агентом Меншикова Дмитрием Соловьевым, который, вопреки царскому Указу, запрещавшему вывоз хлеба за границу, гнал зерно в Голландию. Курбатов настрочил на Соловьева донос - ну, у Меншикова вырос на прибыльщика огромнейший зуб... Надо полагать, бывшие друзья Меншиков и Курбатов разругались из-за того, что не смогли по-людски деньги зерновые поделить, раньше-то светлейший и прибыльщик были просто не разлей вода. Кстати, во все времена коррупционеры сгорали по большей части из-за собственной жадности и нежелания делиться. От этого и все их беды произрастали. А ведь казалось бы - чего сложного-то. Как сказал в конце 1996 года министр финансов России Александр Лившиц: "Делиться надо... и все будет хорошо". Меншиков с Курбатовым до такой гениальной простоты не додумались, в результате - пострадали оба. Впрочем, о светлейшем разговор особый - чуть позже.
К следствию по делу Соловьева, как это часто бывает, привлекли и заявителя. Все фигуранты-коррупционеры ужасно перепугались. И такое начали друг про друга рассказывать... Из этих рассказов перед Петром встала непригляднейшая картина взяточничества, казнокрадства и протекционизма среди его ближайших и более отдаленных сподвижников. Закручинившийся царь с тоски даже издал Указ от 24 декабря 1714 года, в котором, в частности, говорилось: "понеже многие лихоимства умножились... и дабы впредь плутам невозможно было отговорки сыскать... запрещается всем чинам, которые у дел приставлены... никаких посулов казенных с народа не брать, кроме жалованья". На попытку Петра ввести госслужащим твердые оклады и запретить поборы с населения окружение царяреформатора отреагировало весьма своеобразно. Горный инженер и историк Василий Татищев, например, писал Государю: "Я беру, но этим ни перед Богом, ни перед Вашим Величеством не погрешаю. Почему упрекать судью, когда дела решал честно и как следует?" Петр ему отвечал, что "позволить этого нельзя потому что бессовестные судьи под видом доброхотных подарков станут вымогать насильно". Однако мягкие увещевания царя ничего не дали: коррупционеры XVIII в молчаливо "положили с прибором" на царский Указ - точно также, в конце века двадцатого отреагировали чиновники на указ президента Ельцина "Об усилении борьбы с коррупцией" от 4 апреля 1992 года.
Однако вернемся к Курбатову - он в первые годы работы следственной комиссии пытался убедить всех и вся в своей невиновности и безгрешности. Однако, по мере подтверждения следствием одного обвинения за другим тон прибыльщика менялся: "А что до самих нужд моих и прокормления и брал сверх жалованье небольшое, а то не тайно, но с расписками, которой долг и доныне на мне явен есть". Обращался Алексей Александрович и к царю батюшке, напоминая о своих заслугах, как он "без тягости народа" принес казне "многосотные тысячи рублев". То есть Курбатов рассуждал просто и незатейливо. Раз он действительно способствовал существенному увеличению казенных доходов, то ничего преступного в том, что лично для себя "укрысятивал долю малую", не было. В те времена обвиняемый вообще, если не располагал убедительными доводами для своей реабилитации, прибегал к одной из трех формул: прегрешение свершилось либо "с простоты", либо "в беспамятстве", либо "с пьяна". Например, признавая полученную от хлебных подрядчиков взятку в полторы тысячи рублей, Курбатов тут же выдумал оригинальнейшее объяснение: "А те деньги приняты под таким видом, чтобы дослать о том царскому величеству, а в уверении того писал о пресечении дорогих подрядов". Получив от жителей Кевроля и Мезени "в почесть" триста рублей, Алексей Александрович "...запамятовал их отослать в канцелярию на содержание школ и шпиталей"... Следственная комиссия подсчитала, что только за три года Курбатов получил от городского населения управляемой им губернии "харчевых и почесных подносов" на сумму до 4 тысяч рублей. Сам Курбатов сознался в том, что с 1705 года присвоил 9994 рубля казенных денег. Расследованные дела не были закончены - лишь 12 дел были рассмотрены, а к 15-ти комиссия даже не успела приступить, поскольку в разгар следствия Курбатов умер. Следственная комиссия успела лишь подсчитать, что прибыльщик хапнул 16422 рубля. В результате следствие даже не смогло решить, по какому разряду хоронить достойнейшего господина Курбатова - как честного человека или как преступника...
Естественно, Курбатов был не единственным "радетелем за благо Государево", пойманным на взятках и, грубо говоря, "татьбе". Еще в августе 1711 года Петр учредил для выявления злодеев государственную фискальную службу, которую возглавил некто "старик Зотов". Позже его сменил знаменитый обер-фискал Алексей Нестеров, прославившийся раскрытием и преследованием злоупотреблений. Однако господин Нестеров и сам не уберегся от соблазнов по старому российскому принципу "что охраняем, то и имеем". Попался обер-фискал на деле провинциал-фискала Саввы Попцова - на него еще в 1718 году подал челобитную в сенат Ярославский-Посадский человек Иван Сутягин. Челобитную пытались замылить, гоняя по инстанциям из Юстиц-коллегии в Ярославский надворный суд, но ярославский посадский человек, оправдывая свою фамилию, не угомонился и снова пожаловался в сенат, а в 1722 году дошел аж до государя, обвиняя провинциал-фискала в том, что тот укрывал бедных солдат и недорослей дворянских, что через родича своего Лихарева собирал в уезде с крестьянских дворов по гривне серебра без указу, что отпускал из рекрутов за взятки и просто воровал из казны. За Савву Попцова взялись всерьез и в делах его скорбных обнаружили полнейший, как теперь говорят, беспредел - помимо прочего разного, провинциал-фискал имел съезжий двор, где держал колодников, а также лихо налагал штрафы не только на подчиненных, но и на всех подряд - на бургомистров, на соляных голов, на крестьян... Штрафы Попцов, естественно, присваивал. Когда все вскрылось, провинциала-фискала казнили, но перед смертью он успел дать показания и на непосредственного шефа. Выяснилось, что обер-фискал Алексей Нестеров был в курсе шалостей подчиненного, но покрывал его за взятки - за часы серебряные, ценою в 120 рублей, за одеяло на лисьем меху, за триста рублей "налом"... А еще были подношения рожью, скотиной, парчами и лошадьми.