Но его адвокаты сделали явным то, что Людовик XIV и Кольбер предпочли бы сохранить в тайне. Они показали, какими рисками грозит показательный процесс своим устроителям – правительству, – даже когда все козыри в руках обвинения и преимущество явно на его стороне. Для современного историка «процесс Фуке» – окно в ранний период царствования Людовика XIV, из которого можно увидеть, как в действительности сдерживался «абсолютизм», когда ему противостояли институты.
Неожиданно и вопреки всем усилиям обвинения, процесс Фуке сделался ареной для новой волны критики в адрес фискальной политики и финансовых механизмов, процветавших при Мазарини. Противоречия, вокруг которых возникала Фронда парламента (1648–1649)[16], оставались неразрешенными и вызывали не утихавшие споры на протяжении всех 1650-х. В данном контексте процесс следует рассматривать как продолжение этой полемики. Он не мог не внести определенного вклада в эволюцию французской юридической системы. Начавшиеся в ходе процесса дебаты на юридические темы, особенно по вопросам о правах подзащитного, о недопустимых действиях обвинения и об автономности судей при отправлении правосудия, явились предвестниками таких же споров, сопровождавших в конце 1660-х реформу гражданского и уголовного процессуальных кодексов («Кодекс Людовика»). Иные из судей Фуке вошли в комитеты составителей этих кодексов, в их полемике отразилась та самая борьба мнений, начавшаяся еще на процессе. Кроме того, суд над Фуке выявляет механизм «показательного процесса», а также – риски, которыми он чреват, когда инициировавшая его власть теряет контроль над изложением событий и позволяет защите выступить с собственной, убедительной и часто весьма опасной контристорией.
Что же до гуманистического содержания, то процесс Фуке представляет собой глубокую и неизбывную драму столкновения одинокого опального человека с государственной властью. Грубое и прямое давление власти, желающей обеспечить обвинительный приговор, – этот повторяющийся из века в век сюжет в истории Фуке представлен очень хорошо.
Здесь не будет попыток пересмотреть дело или заново исследовать свидетельства, чтобы определить меру «виновности» или «невиновности» Фуке. На подобные вопросы нет однозначного ответа. Маловероятно, чтобы современный историк обнаружил больше, чем обнаружили судьи. Несмотря на тревожные признаки и «серьезные подозрения», обвинение не доказало ни одного конкретного нарушения. Книга также не ставит цели повторить великолепное исследование профессиональных ученых, сделавшее финансовый мир, в котором действовал Фуке и его современники, гораздо более доступным для понимания. Не собирается она и стать еще одной биографией Фуке, хотя в первых главах читатель познакомится с человеческим и институциональным ландшафтом, в котором происходил его процесс. Дессер и Птифис опубликовали великолепные биографии Фуке, в которых они предсказуемо отметают выдвинутые против него обвинения. Эти работы написаны с сочувственной по отношению к Фуке позиции, и все же ни их авторы, ни другие исследователи никогда не заостряли внимания на самом судебном процессе. Поэтому до сих пор остается без ответа один интересный вопрос: как Фуке убедил судей, а с ними и значительную часть французской элиты, в своей невиновности?
Ответ не сводится к одной лишь поразительной юридической компетентности Фуке и его умению убеждать. Чтобы понять, как Фуке одержал моральную победу, нужно исследовать и недовольство, восходящее к Фронде (1648–1652) и еще тлеющее в судейских и других кругах, и юридическую культуру того времени, и личные убеждения, правовые кредо, профессиональную этику некоторых судей – ключевых участников процесса.
Наша книга посвящена собственно процессу и тому политическому контексту, в котором он разворачивался. Она исследует успешную попытку Фуке и его адвокатов превратить суд в разоблачение королевских финансовых схем, практиковавшихся в предшествующие десятилетия. Добившись этого, Фуке не только совершил переворот в общественном мнении, но и заставил судей нанести королевской власти моральное поражение. А его эхо не смолкало еще десятки лет и до сих пор лежит пятном на правлении Короля-Солнце. Как и почему такое стало возможным – вот о чем эта книга.
Предыстория
5 сентября 1661 года
Лейтенант нервничал. Свой приказ, четкий и ясный, он накануне получил лично от короля, но не мог приступить к выполнению, пока его не подтвердит военный министр. Сам министр, Мишель Летелье[17], в эту минуту беседовал с герцогом де Лафейядом[18]. Лейтенант королевских мушкетеров Шарль д’Артаньян[19] не хотел вмешиваться в их беседу, опасаясь раскрыть свою миссию. Но если подтверждение не поступит в самое ближайшее время, выполнить приказ окажется невозможно. А слово «невозможно» король слышать не привык.
16
Речь идет о попытках французского парламента летом 1648 г. добиться ограничения абсолютизма (в фискальной части и ограничении свободы). После ответного ареста 27 августа главы парламентской оппозиции Пьера Брусселя (фр.
17
Мишель Летелье (фр.
18
Лафейяд Франсуа д’Обюссон – маршал-герцог (1625–1691), генерал-лейтенант (1667), губернатор Доля (1674). Вице-король Сицилии и командующий военно-морским флотом (1678).
19
Шарль Ожье де Бац де Кастельмор, граф д’Артаньян (фр.