— Почему бы вам не войти в кухню? — предложила Лена, проходя вперед. — Я пойду поднимусь к мужу.
Ее племянники тем временем разгрузили телегу и теперь готовы были отнести поклажу в дом.
Она поднялась по деревянным ступеням и робко переступила порог спальни родителей мужа. Тело Помпео Мизерокки, облаченное в выходной костюм, покоилось на кровати. На ночном столике горела восковая свеча. Зеркало над комодом было затянуто белой кисеей. Тоньино стоял выпрямившись в ногах постели, его мать сидела рядом с телом мужа, завернувшись в черную шаль.
Лена подошла к мужу и взяла его за руку.
— Он даже не успел порадоваться нашей встрече, — с болью произнес Тоньино, думая об отце.
В комнате стоял пронизывающий холод. Лена поежилась. Отпустив руку мужа, она подошла к свекрови, наклонилась и поцеловала ее.
— Пойдемте вниз, мама. Здесь так холодно, — прошептала она.
— Я не могу оставить его одного, — ответила Джентилина. — Дорогой мой Помпео, вчера вечером он так радовался, зная, что сегодня вы приедете нас навестить. Когда я потушила лампу, он мне сказал: «Джентилина, завтра приедут наши дети. Это будет прекрасное Рождество». Это были его последние слова. Его последняя мысль была о вас. После обеда он мне помог лепить вареники, а к вечеру до того устал, что как лег в постель, так сразу и уснул. Я еще долго не могла заснуть, но так и не заметила, как он перестал дышать. Думаю, он и сам этого не заметил.
Лена грустно кивнула, а затем подошла к мужу и протянула ему свой платок, чтобы он вытер слезы. В этой комнате она чувствовала себя лишней. Наверное, Тоньино нужно было побыть наедине с матерью, чтобы вместе поплакать и разделить друг с другом горе, затронувшее только их двоих.
В дверях комнаты появилась Эрминия с одной из своих внучек. Обе несли тарелки с горячим бульоном.
Лена выскользнула из спальни и спустилась в кухню, где ее родственники уже начали открывать подарки, привезенные из Луго. Раздосадованная бесцеремонностью, с которой они хозяйничали в чужом доме, как в своем собственном, она обвела всех суровым взглядом.
— Спасибо, что помогли моей свекрови. Но сейчас, мне кажется, вам лучше уйти. Я потом приду вас навестить. Попозже, — сказала Лена, отсылая их прочь.
Вернулась Эрминия, неся в руках по-прежнему полные тарелки бульона. Джентилина и Тоньино отказались от еды. Дети жадно смотрели на привезенный Леной шоколад. Кое-кто уже успел набить себе карманы леденцами и мандаринами.
— Забирайте все, что хотите, — добавила Лена. — Нам праздновать нечего.
— И сало тоже? — спросила Луиджия.
У нее слюнки потекли при виде горшка, заполненного застывшим свиным салом, в котором виднелись дочерна прожаренные шкварки.
— А ты не боишься, что ребенок у тебя родится со шкварками под носом? — ядовито заметила Лена.
Бессовестная жадность родственников выводила ее из себя.
Они торопливо ушли, нагруженные пакетами. Только Пьетро Бальдини так и остался сидеть у очага, да Эрминия продолжала что-то помешивать в котле, подвешенном над огнем.
— Я готовила ягненка, — проговорила она, словно размышляя вслух. — Но, похоже, придется и его забрать домой.
— Вот и забирай, — ответила Лена и, сняв котелок с цепочки, протянула его сестре.
— Значит, увидимся сегодня вечером на оплакивании, — добавила Эрминия, прихватывая горячий котел тряпкой. — А вы, папа, идете со мной?
Пьетро, не отвечая, продолжал с понурым и мрачным видом сидеть у очага. Облегченно переведя дух, Лена закрыла дверь за сестрой и уселась на лавке напротив отца.
— Вы хотите со мной поговорить? — спросила она.
— И да, и нет, — пробурчал Пьетро.
— Что вас так беспокоит?
— Меня беспокоит, что я выдал тебя замуж против твоей воли, — признался он, неожиданно закипая гневом.
— А не поздновато ли для сожалений? Вам так не кажется? Но если это послужит вам утешением, я вам скажу, что счастлива с Тоньино, — спокойным голосом заверила его Лена.
— Но был же у тебя на уме другой, — возразил отец.
— Это в прошлом.
— Я свалял дурака, — продолжал Пьетро, все больше распаляясь досадой, — вот и прогадал. Этот парень из Луго, оказывается, и вправду не промах. Все вокруг только и говорят что о Спартаке Рангони.
— Мой муж — человек умный и степенный. Он никогда не напивается и уважает меня. Он меня очень любит. — Лена грудью встала на защиту Тоньино.
— Я слыхал, ты больше не работаешь в поле и ходишь в школу. Это правда?
— Чем вы, собственно, недовольны, папа? Можете считать учебу одной из моих причуд. Да, мне нравится учиться. Я всю душу вкладываю в занятия, как когда-то в выращивание роз. Вы думали, я тупая, а в школе говорят, что у меня есть способности, и неплохие. Но вам все равно беспокоиться не о чем: когда у меня будут дети, времени на занятия не останется. Я с радостью стану матерью. Как видите, у вашей полоумной дочки в конце концов дела обстоят не так уж плохо.
— Ну, если дела обстоят так, как ты говоришь, я рад за тебя.
— А как дела у вас, в доме Бальдини? — спросила Лена скорее из вежливости, чем с искренним участием.
Ей хватило краткой встречи с семьей, чтобы убедиться, что ее с ними больше ничто не связывает. Права была покойная Эльвира, когда настаивала, что Лене нужно как можно скорее покинуть это жадное и буйное племя.
— Погано, — ответил Пьетро. — Муж Эрминии насовсем перебрался к Марилу, живет с ней в доме над мельницей. На Эрминию и дочерей ему наплевать. А твоя сестра все больше злобится и сильно пьет. Все время пьяная. Моя внучка Луиджия принесла в подоле, а мужа у нее нет. Ее сестры, к счастью, повыходили замуж, их мужья — рабочие в Равенне, да и сами они работают на табачной фабрике. Рот красят и сигареты курят. Говорят, в городе так принято. Жена Аттиллио больна чахоткой, ее послали в санаторий, в Сондало. Неизвестно, вылечат или нет. А дети без матери плохо растут. У твоего дяди Эудженио грыжа, стало быть, кой-какую работу он больше делать не может. И потом… потом… Да ладно, хватит плакаться. Пока жива была твоя мать, упокой господь ее душу, дела шли гораздо лучше, — безутешно закончил он.
— Папа, почему бы вам не остаться здесь с нами? Хоть на сегодня. Тоньино будет рад. И я тоже, — предложила Лена. — На оплакивание придут многие друзья Помпео, они ведь и ваши друзья тоже. Поболтаете с ними, вот и развлечетесь немного.
— Я вернусь к себе. Даже болтать больше ни с кем не тянет. Увидимся завтра на похоронах. — Пьетро тяжело поднялся со скамьи.
— Как хотите, папа, — улыбнулась Лена, провожая его к дверям. — Хоть вы-то отпразднуйте это Рождество по-человечески.
— А все же, если бы я отдал тебя в жены этому Рангони… — проворчал Пьетро, выходя за порог.
Ни он, ни Лена не заметили, что Тоньино стоит у них за спиной и слышит последние слова тестя.
Глава 5
— Что это говорил твой отец по поводу Рангони? — зловеще спросил Тоньино.
Он был смертельно-бледен.
Впервые с тех пор, как вышла замуж, Лена ощутила страх.
— Что он сказал, ты сам слышал, — ответила она лихорадочно пытаясь взять себя в руки.
Лена знала, предчувствовала, что рано или поздно эта история выплывет наружу, и теперь проклинала себя за то, что ей в свое время не хватило смелости открыто поговорить обо всем с мужем. А сейчас придется причинить ему боль как раз в тот момент, когда он переживает потерю отца. Рождество началось плохо, что и говорить, а уж закончиться ему суждено было совсем скверно.
Тоньино прошел к очагу и сел на лавку. Он промерз до костей, и Лена заметила, как он поморщился от боли, протянув руки к огню, чтобы согреться.
Она сняла пальто, повесила его на вешалку и накинула на плечи шаль свекрови.
— Не нравится мне то, что я услышал, — бесцветным голосом произнес Тоньино.
— Я приготовлю что-нибудь поесть, — предложила Лена, обвязавшись фартуком. — А потом схожу наверх, попробую уговорить маму спуститься. Она заболеет, если останется там надолго, на этом холоде. — Она говорила отрывисто, в безнадежной попытке заставить его позабыть слова отца.