— Как это «отправляться»? Заходите в дом, Мизерокки! — раздался голос графа Ардуино, и его высокая фигура показалась в приотворенных дверях парадного. — А ты позаботься о лошади, — велел он слуге, почтительно поклонившемуся в ответ.
Тоньино об руку с женой поднялся по ступеням и вошел в просторный вестибюль, обставленный старинной мебелью.
— Входите, входите, — продолжал граф. — Моя жена еще спит, — пояснил он, ведя их за собой в кабинет.
Стены в этой комнате были обшиты темным деревом до самого потолка, обстановка состояла из обитых кожей диванов, письменного стола эпохи Директории [26]и, главным образом, книг, расставленных повсюду и даже наваленных грудой на полу.
Чета Мизерокки неподвижно застыла на пороге, пока граф усаживался за письменный стол.
— Стало быть, это и есть ваша жена, — вновь заговорил граф, обращаясь к Тоньино. — Я рад, что вы позволили ей поработать здесь, у графини. Моя жена чувствует себя такой одинокой вдали от столичного шума. Присаживайтесь, — добавил он, — я прикажу подать вам вермут. — Тут граф протянул руку к стене позади себя и дернул за бант, венчавший длинный витой шелковый шнур. Вдалеке послышался звон, и почти тотчас же на пороге появилась служанка, важная, как римская матрона. В руках она держала поднос, на котором были расставлены рюмочки и бутылка янтарного напитка.
— Господину графу не стоит беспокоиться, — вымолвил наконец Тоньино. Он, как и Лена, не последовал приглашению присесть и остался на ногах.
Пригласить на виллу одного из подчиненных и оказать ему столь радушный прием — это была честь, которой удостаивались очень немногие. Только управляющего приглашали во внутренние покои, да и то лишь для обсуждения служебных дел.
— Присаживайтесь, прошу вас, — настойчиво повторил граф, указывая на кожаный диван, — нам надо обсудить обязанности вашей жены и ее жалованье. Полагаю, вам нелегко было согласиться на расставание с вашей Леной на пять дней в неделю, — начал он, когда супруги все-таки сели. — По крайней мере так мне сказала графиня, очарованная красотой вашей юной женушки. Разумеется, каждую субботу, по утрам, мой шофер будет отвозить ее в Луго и привозить обратно в воскресенье вечером. — Граф говорил о Лене так, будто она была неодушевленным предметом, принадлежавшим Тоньино. — Не тревожьтесь о ней, Мизерокки: работа не тяжелая, и никто не посмеет ее обидеть, все будут относиться к ней с уважением, даю вам слово, — пообещал он, разливая вермут по рюмкам.
— Господин граф очень добр. Благодарю, — почтительно и негромко проговорил Тоньино.
— Не говорите обо мне в третьем лице. Разве вы не знаете последних распоряжений дуче? — насмешливо спросил граф, поднося рюмку к губам.
— Боюсь, что нет, — неуверенно ответил Тоньино.
— Обращение в третьем лице выведено из употребления, друг мой. Теперь итальянцы должны обращаться друг к другу только прямо и непосредственно, как вы, крестьяне, это делаете здесь в деревне. — В голосе старого аристократа послышались презрительные и саркастические нотки: он не считал нужным скрывать свое истинное отношение к пропагандистским вывертам нового режима.
— Я готов исполнить любое ваше приказание, господин граф, — ответил Тоньино, совершенно равнодушный к распоряжениям фашистских идеологов.
Он из вежливости пригубил предложенный вермут. Лена столь же вежливо, но решительно отказалась, объяснив, что от алкоголя у нее кружится голова.
Наконец граф с отеческой улыбкой обратился к самой Лене:
— Жалованье вам будут выплачивать еженедельно, и если в какой-то момент вы решите, что это место вас больше не устраивает, скажите мне прямо. Вы можете покинуть нас когда захотите.
В этот момент легко, как облачко, внеся с собой дух беспечного веселья и молодости, источая аромат духов, в кабинет впорхнула Одетта. Ее лицо все еще выглядело заспанным, вьющиеся светлые волосы были в живописном беспорядке. Без косметики она казалась еще более привлекательной. На ней был длинный атласный пеньюар цвета сливок, перехваченный в талии широким поясом, а на ногах белые кожаные домашние туфельки без задников, но на высоких каблучках.
Лена и Тоньино дружно вскочили при ее появлении.
Подойдя к графу, Одетта склонилась над ним и поцеловала его в губы.
— Всем привет, — начала она певучим голоском. Потом обратилась к Лене: — Значит, ты все-таки явилась. В таком случае я тебя немедленно похищаю. Идем со мной.
Лена посмотрела на мужа. Ей хотелось поцеловать его на прощание, но она не осмелилась.
— Увидимся в субботу, — сказала она вполголоса и побрела со своей холщовой сумкой вслед за хозяйкой по бесконечной анфиладе больших и малых зал. Ей припомнился рассказ Спартака о том, как живут богатые. Оказывается, он не солгал. Впервые в жизни Лена видела прекрасные покои, обставленные старинной мебелью, с мягкими коврами на полу и расписными потолками. Повсюду витал незнакомый ей, едва уловимый, но стойкий аромат.
«Наверное, это запах богатства», — решила Лена.
Глава 13
Лена остановилась на пороге просторной светлой спальни. На паркетном полу лежал ковер нежных пастельных тонов. Белая постель, вся в кружевах и оборках, была затянута белоснежным кисейным пологом, ниспадавшим с высокого балдахина. Белые шторы с двух сторон обрамляли широкое окно, выходившее в сад.
— Ну, что же ты? Входи, — позвала ее Одетта.
— Я боюсь испачкать ковер, — ответила Лена, кивнув на свои деревенские сапожки.
— Ну так разуйся, — деловито приказала графиня.
Лена опустила на пол свой холщовый мешок, сняла сапожки и вытащила из мешка пару сабо на плоской подошве. Она робко переступила порог комнаты. Одетта распахнула еще одну двустворчатую дверь, покрытую белым лаком с золоченой резьбой.
— Это моя гардеробная, — объявила она.
Здесь стояли вдоль стен два громадных платяных шкафа, в глубине висело большое зеркало, а перед ним помещался обитый белым тюлем туалетный столик с овальным зеркалом. На столике теснились многочисленные баночки, пузырьки и флаконы.
— По утрам, встав с постели, я принимаю ванну, — сказала Одетта. — Ты должна будешь ее готовить. Сейчас я тебе покажу.
Она раскрыла еще одну дверь и провела Лену в ванную. Об этом Спартак тоже ей рассказывал, когда они сидели на траве на берегу Сенио. Правда, он не сказал, что из кранов идет даже горячая вода. Ванна, покрытая белой эмалью, показалась Лене огромной.
— Ты что, ванны никогда не видела? — засмеялась Одетта, прочитав изумление на лице Лены.
— Такой большой — никогда.
— Тебе придется научиться пробовать температуру, вот так, локтем, — деловито объяснила Одетта, закатав рукав пеньюара и погрузив руку в ванну. — Потом возьмешь ложку ароматических солей, — она открыла большую стеклянную банку с желтоватыми кристаллами, издававшими сильный запах мимозы, — и положишь их в воду.
— Я поняла, — кивнула Лена.
— Вот и отлично, — улыбнулась Одетта, освобождаясь от пеньюара и ночной сорочки. Они скользнули вдоль обнаженного тела и упали к ее ногам.
Лена наклонилась, чтобы поднять одежду, исподтишка любуясь упругим и гладким телом графини. У Одетты была высокая пышная грудь и округлые бедра, на лобке курчавились густые светлые завитки. Сама Лена ни за что на свете не осмелилась бы раздеться догола в присутствии посторонних. Она никогда этого не делала даже при муже. Ей вспомнился рассказ учительницы литературы о распутных нравах римских матрон, и она подумала, что у богатых странные привычки.
— Возьми губку, — приказала графиня, прервав ход ее размышлений, — окуни ее в воду и разотри мне спину, да посильнее, пока не увидишь, что кожа покраснела. Это очень полезно для кровообращения.
Закатав рукава блузки, Лена выполнила что было велено.
— От тебя хорошо пахнет, — одобрительно заметила Одетта. — Это значит, что ты часто моешься. Отлично. Как правило, от крестьянок разит потом. Одна моя горничная утверждала, что мыться грешно. Как-то раз я чуть ли не силой заставила ее принять ванну, так, можешь себе представить, после этого ее муж целый месяц не желал даже близко к ней подойти. Без запаха пота она, видите ли, перестала его возбуждать. Не знаю, понимаешь ли ты, что я хочу сказать.
26
Неоклассический стиль, господствовавший во Франции в конце XVIII века, в переходный период между правлением Людовика XVI и установлением Империи Наполеона.