Беру телефон, смотрю список пропущенных и убеждаюсь, что внимания моего усиленно домогался Карл. Белобрысый гад ещё тот любитель капать на мозги в этот день. Они с Викингом вообще слишком упорны в деле возвращения мне душевного покоя. И ведь знают, черти, то, что другим неизвестно, в чём никогда не признаюсь даже под страхом смерти, от того и боятся, что слететь с катушек могу. Но я давно научился контролировать себя, потому им не о чем беспокоиться. Наверное.
Нахожу в списках контактов ближайшую пиццерию, где в любое время дня и ночи привезут всё, что съесть готов. Диктую милой барышне свой заказ: большую пиццу с беконом, салат с креветками и вишнёвый пирог. Праздник всё-таки, мать его. После обещания в течении часа доставить заказ, кладу трубку, но она оживает вновь, расчерчивая экран словом «Папа». На секунду зажмуриваюсь, борясь с желанием не отвечать. Мы во многом виноваты друг перед другом, но сегодня не время меряться обидками.
— Сынок, — выдыхает старик в трубку, а по голосу понимаю, что чуть не плачет. Сентиментальным стал на старости лет, почти трогательным. — Ну я тебя поздравляю, родной.
Вдруг оживают непрошеные воспоминания, когда я ждал вот таких слов в далёкие шестнадцать, но так и не услышал.
— Спасибо, — говорю, а у самого ком в горле.
— Ты у меня уже совсем взрослый, — сентиментальничает папа, а я криво улыбаюсь. — В общем, сынок, пожелаю тебе только здоровья и семьи. Всё-таки страшно одному на старости лет оставаться.
«Семья»... таким странным кажется это слово. Будто однажды кто-то невидимый твёрдой рукой прочертил жирную линию, отделяющую меня от всего, что с этим связано. Но я нашёл отличную альтернативу — друзья. Они моя семья, мой оплот и спасательный круг, другого и не нужно.
— Потому ты и женишься каждый год, чтобы одному не быть?
— Родя... — смеётся отец, а в смехе так и сквозит самодовольство. — Я отдельная песня, а о себе подумай. Впрочем, это просто пожелание и жирный намёк, что не отказался бы от внука. Ты же у меня единственный, так уж вышло, потому только тебе мою жизнь на старости и украшать.
Иногда я жалею, что единственный у него, а бывает, сержусь, что вообще однажды родился.
— Внуками?
— Ну, дети же у нас цветы жизни? Вот и укрась жизнь старика маленьким букетиком.
Хохочет, балагур престарелый, а я сжимаю трубку так сильно, что ещё немного и расплющу. Дети, жёны, быт... однажды я ведь твёрдо решил, что эта песня не про меня. Кому я нужен с ворохом прошлых грехов, изувеченной рожей и образом жизни? Где эта отчаянная женщина, согласная провести остаток дней с таким как я?
Некоторое время ещё треплемся о всякое ерунде: моём новом мотоцикле, его новой жене, а когда раздаётся звонок в дверь, прощаемся, и я отбрасываю на диван телефон. Надеюсь, это курьер, потому как прошло уже явно больше часа. А ещё облегчение испытываю, что нашёлся повод прервать разговор, потому что, как бы мы ни хорохорились друг перед другом, прошлое отпустить так до конца и не получилось. Сделать вид, что простил легко, улыбаться при случае не сложно. Из сердца боль вырвать с корнем, порой, непосильная задача.
Распахиваю дверь и смотрю на худого парнишку в фирменной кепке с эмблемой пиццерии, в тоненькой ветровке, синих джинсах и потёртых конверсах. В руках большая плоская коробка с пиццей, а сверху несколько пластиковых боксов поменьше. Такой задохлик, святая покрышка.
— Доставка пиццы! — рапортует высоким голосом и поднимает на меня взгляд зелёных глаз. Всё его лицо покрыто яркими веснушками настолько густо, что вызывает невольную улыбку. Смешной парнишка… или всё-таки нет?
Секунду всматриваюсь в лицо и доходит, что это девушка, без вариантов, даже голову готов на плаху положить. Интересно, она хоть совершеннолетняя? Или нынче и детский труд в почёте?
— Отлично, давайте сюда, а то ещё надорвётесь.
Она кидает на меня задумчивый взгляд, но с ношей расстаётся с явным облегчением. Пока несу коробки на кухню, размышляю о том, что такой худышке не мешает плотный ужин. Может, уговорить остаться?
— Я Родион, кстати, но лучше Роджер.
Девушка хмурится, но молчит. Чувствую досаду на самого себя, что аж впору зубами скрипеть. Вот какого чёрта я удумал знакомиться? Делать больше нечего?
— Распишитесь, пожалуйста.
Протягивает какую-то бумажку, отводя взгляд, а мне хочется снять с неё эту дурацкую кепку и понять, какой именно оттенок рыжего имеют её волосы. Ярче, чем у меня? А глаза? Такого зелёного цвета никогда не видел, точно два изумруда на свету переливаются. Изумруда? Переливаются? Я серьёзно?
Отдаю деньги, девушка пересчитывает и кивает. Все эти манипуляции занимают не больше минуты, а у меня внутри что-то отвратительное шевелится, когда она снова взгляд на меня поднимает. Она кажется юной, совсем ещё ребёнок, а в глазах такая боль мелькает, грусть затаённая.