Я уже мчу на полной скорости, задыхаясь, как вдруг чья-то рука хватает меня за предплечье, а я вскрикиваю от неожиданности и боли, что причиняют сильные пальцы незнакомца.
— Тише, тише, девочка, — доносится до слуха шипение, а у меня ноги немеют от ужаса. — Будешь умничкой, ничего с тобой не сделаю.
Меня волокут в уединение вонючего закоулка, подальше от случайных прохожих, а я пытаюсь вырваться, но тот, кто решил познакомиться со мной таким экстравагантным образом сильнее в разы. От него не вырваться, как не брыкайся, но я не могу позволить себе перестать орать. Может быть, хоть кто-то услышит, выйдет на помощь, прогонит этого человека? Острая боль пронзает затылок, когда меня прижимают к стене. Цепкие пальцы сжимают подбородок, фиксируют голову, а чужое дыхание шевелит тонкие волоски на шее. Он совсем близко, но из-за темноты не рассмотреть. Замираю на одно бесконечное мгновение, когда пальцы проводят по линии скул, поглаживают. Эти прикосновения можно назвать нежными, и от этого выворачивает наизнанку. Пытаюсь вырваться, брыкаюсь, лягнуть побольнее стараюсь, да только всё бесполезно: урод держит крепко и отпускать, по всей видимости, не собирается.
Мамочки, как же страшно, до тошноты и головокружения.
— Какая красивая девочка, — шипит на ухо, а я вздрагиваю, когда он проводит языком по моей шее. Влажный след обжигает хуже кислоты, а я всхлипываю, потому что понимаю: это конец. Сейчас меня изнасилуют, растерзают, убьют. И смерть, кстати, не самый худший вариант. — Сладкая такая, как конфетка. Так бы и съел.
— Отпустите, — хриплю, а жгучие слёзы текут из глаз. Ногой пытаюсь задеть мужика, но он лишь крепче сжимает пальцами моё лицо, а телом наваливается сверху, припечатывая к холодной стене. Коленом раздвигает мои ноги, а свободной рукой забирается под куртку. — У меня есть немного денег, телефон. Я всё отдам, отпустите.
Мне противно от самой себя, но мозг соображает плохо, и я умоляю этого подонка, не бросая попыток вырваться. Руками бью по широким плечам, чем вызываю тихий смешок. Он играет со мной, полностью уверенный, что никуда не денусь. Я, распластанная на стене, сжатая в тиски чужих объятий, слабая и безвольная при всём своём жгучем стремлении — не смогу вырваться.
Когда ветровка задирается выше, а холодные пальцы блуждают под тонкой футболкой, мужик смеётся, и этот противный каркающий звук наждаком по нервам. Господи, за что мне это? Я же никогда никому не сделала ничего плохого.
А ещё одна мысль раненой птицей бьётся в черепной коробке: если будет насиловать, пусть хоть вырубит, а потом убьёт. Это почему-то мне кажется самым лучшим вариантом.
— Поверь, милая, твоих денег не хватит, чтобы рассчитаться со мной. И лучше бы тебе не дёргаться, потому что моей доброты надолго не хватит. Ты же не хочешь, чтобы твоё нежное тело украсила парочка симпатичных надрезов?
От этих слов, сказанных ласковым, даже нежным тоном кровь стынет.
— Что вам нужно от меня? — Может быть, хоть разговором, вопросами отвлечь получится? И кто-то пройдёт мимо, напугает извращенца, и тогда вырваться смогу.
— От тебя мне ничего не нужно, — отпускает подбородок, чтобы в следующее мгновение сжать мою шею. Нет, несильно, но весьма ощутимо, словно власть свою демонстрирует. Всхлипываю, когда пальцы второй руки, блуждающие по обнажённой коже, достигают пуговицы на брюках. — Хотя нет, вру. Тебя бы я трахнул с огромным удовольствием, прямо здесь. Так, чтобы у тебя голос сорвало от криков, но не время. К сожалению.
Наклоняется к моему уху и чуть прикусывает мочку, от чего спазм отвращение скручивает тело. Он такой сильный, что легко сделает со мной всё, о чём говорит, а после этого только в петлю останется.
— Ты же Ева, правильно? — тяжело дышит, но пуговицу не расстёгивает. — Ева-а… имя такое красивое.
— Да, — пытаюсь кивнуть, но не выходит, настолько крепко меня держат. — Мы знакомы?
— А хочешь? — смеётся, а у меня мороз по коже. — В общем, так, красотка. Передай своему брату, что свои обещания нужно выполнять. Запомнила?
— Да.
Смысл его слов доходит не сразу, а когда понимаю, по чьей вине со мной это произошло, горло сжимается. От отвращения и ненависти, жалости к себе и отчаяния.
— Вот и славно. Тихо-тихо, не плачь, красавица, — снова целует в шею, туда, где бьётся пульс, а я вздрагиваю. — Пусть позвонит по известному ему номеру как можно скорее, а иначе хуже будет.