VII
Жуан вошел и доложил. ВожакВсе выслушал и властный сделал знакПриблизиться. Идут. На их приветНи слова и сухой кивок в ответ.«Вам, атаман, письмо: наводчик тот,Грек, о добыче весть нам подаетИль об угрозе. Все же мы должныЕще…» — «Молчать», — прервал он. Смущены,Попятившись, они стоят; потомДогадками меняются тайкомИ робко ловят атаманский взгляд,Где прочитать решение хотят.Но атаман лицо отводит вбокУкрыть игру волнений и тревог.Прочел письмо. «Бумаги дай, Жуан.Гонзальво где?»«На бриге, атаман».«Пускай не сходит; вот — снесешь приказ.Все по местам! Готовьтесь в путь сейчас.Сам в эту ночь веду я в битву вас».«Сегодня?»«Да. Пусть солнце лишь зайдет:С закатом ветер крепче дуть начнет.Плащ и кольчугу! Через час — вперед.Рог не забудь. Пусть вычистят моюПистоль, чтобы не выдала в бою:Там ржавчина скопилась на курке;Пусть кортик абордажный по рукеПриладят мне: эфес там слишком мал,Сильней, чем враг, меня он утомлял;Пусть пушечным сигналом в должный срокОповестят, что сборов час истек».
VIII
Безропотно они спешат, опятьМорскую ширь готовы рассекать.Покорны все: сам Конрад их ведет.И кто судить его приказ дерзнет?Загадочен и вечно одинок,Казалось, улыбаться он не мог;При имени его у храбрецаБледнели краски смуглого лица;Он знал искусство власти, что толпойВсегда владеет, робкой и слепой.Постиг он приказаний волшебство,И, с завистью, все слушают его.Что верностью спаяло их, — реши!Величье Мысли, магия Души!Затем успех, которым он умелВсех ослепить, и обаянье делОтчаянных, что слабым он сердцамТайком внушал, стяжая славу сам.Всегда так было, будет так всегда:Лишь одному плод общего труда!Закон природы! Но пускай илотПростит[10] тому, кому достался плод:О, знай он гнет блистательных цепей,Он с долей примирился бы своей!
IX
Несхож с героем древности, кто могБыть зол, как демон, но красив, как бог,Нас Конрад бы собой не поразил,Хоть огненный в ресницах взор таил.Не Геркулес, но на диво сложен,Не выделялся крупным ростом он;Но глаз того, кто лица изучил,Его в толпе мгновенно б отличил:Глядящего он удивлял, — но чтоТаилось в нем, сказать не мог никто.Он загорел, но тем бледней чело,Что в черноту густых кудрей ушло;Порой, непроизвольно дрогнув, ротИзобличал таимых дум полет,Но ровный голос и бесстрастный видСкрывают все, что он в себе хранит.Кто б мог без страха на него смотреть?Его лицо морщин покрыла сеть,Как будто он таил в душе своейГорение неведомых страстей.Да, это так! Единой вспышкой глазОн любопытство пресекал тотчас:Едва ли кто, коль глянет он в упор,Мог вынести его пытливый взор.Заметив, что за ним следят, стремясьПонять лица и тайн душевных связь,Он так на любопытного глядел,Что тот бледнел и глаз поднять не смел.И что бы выведать в нем удалось?Он взором сам умел пронзать насквозьС усмешкой дьявольскою на устах,Чья ярость скрытая рождает страх;Когда ж в нем гнев вздымался невзначай,Вздыхало Милосердие: «Прощай!»
X
Злых дум извне не ловит взор и слух:Внутри, внутри змеится злобый дух!Любовь — ясна, а Злобу, Зависть, МестьПорой в усмешке можно лишь прочесть,Дрожанье губ да бледности налетНа строгом лбу — вот все, что выдаетГлубины страсти. Но подметит ихЛишь тот, кто сам невидим для других.Тогда — хруст пальцев, торопливый шаг,Полуопущенные веки; знакБезмолвного терзанья — робкий вздох,Оглядка: не подкрался ль кто врасплох.Тогда — душа в любой черте видна,Кипенье чувств, поднявшихся со дна,Чтоб не исчезнуть, — мука, жар, озноб,Лицо в огне, в поту холодном лоб;И каждый может увидать, какойУжасный дан его душе покой!Гляди, как жжет, вливая в сердце бред,Воспоминанье ненавистных лет!Нет, никому не увидать вовек,Чтоб сам раскрыл все тайны человек!
XI
Но не природа Конраду далаВести злодеев, быть орудьем зла;Он изменился раньше, чем порокС людьми и небом в бой его вовлек.Он средь людей тягчайшую из школПуть разочарования — прошел;Для сделок горд и для уступок тверд,Тем самым он пред ложью был простертИ беззащитен. Проклял честность он,А не бесчестных, кем был обольщен.Не верил он, что лучше люди естьИ что отрадно им добро принесть.Оттолкнут, оклеветан с юных дней,Безумно ненавидел он людей.Священный гнев звучал в нем как призывОтмстить немногим, миру отомстив.Себя он мнил преступником, другихТакими же, каким он был для них,А лучших — лицемерами, чей грехТрусливо ими спрятан ото всех.Он знал их ненависть, но знал и то,Что не дрожать пред ним не мог никто.Его — хоть был он дик и одинокНи сожалеть, ни презирать не могНикто. Страшило имя, странность дел;Всяк трепетал, но пренебречь не смел:Червя отбросит всякий, но наврядЗмеи коснется, затаившей яд.Червь отползет: он повредить не мог;Она ж издохнет, сплетясь вкруг ног.Но жало все ж она вонзит свое,Несчастному не скрыться от нее!
вернуться
10