Де Сото внимательно вперился в маршрут движения корабля, который женщина очертила твердым ногтем на карте, от ганзейского порта до мыса, далеко вдающегося вглубь Балтики.
— Задание не особо сложное, — заметила фрау. — Аибо сопроводить корабль до пункта назначения, либо выйти в море несколько раньше и очистить от ви-тальеров предполагаемый маршрут движения.
— Второй вариант мне больше по нраву, — признался южанин. — Не пристало «Темному Спруту» плестись в хвосте купеческого корыта.
— Это дело ваше, — поморщилась Гретхен. — Я в навигации и морском бое смыслю немного. Вот оплата.
На стол был небрежно брошен звякнувший кошель.
Де Сото с кислой миной высыпал на доски золотые монеты с неровными краями дурной германской чеканки, потом удовлетворенно чмокнул губами, наткнувшись взором на массивный перстень с алмазом.
— Не густо, — заметил он. — Но и не пусто.
— К сему я присовокупляю следующее, — сказала она. — Посланник острова Родос при здешнем маркграфе, равно как и гостящий у него родич герцога
Кастильского ничего не узнают о местопребывании некоего испанского гранда, известного в кругу поганых берберийских пиратов как Лис Морей.
— А это уже иначе и не назовешь, как «щедрое и великодушное предложение», — хохотнул южанин, собирая в кошель добычу. — Очень бы не хотелось покидать здешнюю гостеприимную гавань навсегда.
Показывая, что разговор окончен, Гретхен начала приподниматься из-за стола, но названный Лисом Морей остановил ее, сильно взяв за руку.
— И все же подумайте, — сказал он, глядя в глаза немке, — насчет охоты на витальеров.
— Нам нужны верные слуги, — спокойно сказала Гретхен, отнимая руки, — а не наемные псы с подмоченной репутацией.
Импульсивный испанец положил ладонь на богато изукрашенную рукоять кинжала и зло прошептал:
— Будь ты мужчиной…
— Вы не держали бы меня за руку столь дерзко, — улыбнулась Гретхен. — Или вас также не минул пагубный грешок, что стал частым гостем среди крестоносцев южных морей?
Де Сото зарычал и начал вытаскивать кинжал из ножен, когда почувствовал, что свободная рука фрау, в которой возник невесть откуда взявшийся стилет, метнулась под кафтан мужчины, к самым интимным местам.
На лбу испанца выступили капельки пота. Его, повидавшего десятки абордажных боев и штурмов приморских крепостей, трудно было смутить даже подобной ловкостью обращения с оружием. Но он продолжал держать в руке мягкую и теплую ладонь фрау, в которой не было ни малейшей дрожи. А вот в глазах читалась смерть. Таковое сочетание пугало больше, чем сам стилет, приставленный к тому самому месту, которым дорожит всякий мужчина, будь он хоть гранд, хоть пэр, хоть горшечник.
— Вы всегда так холодны, фрау, в разговоре с кавалерами? — спросил он, подчеркнуто медленно отпустив рукоять кинжала, а также руку Гретхен, и вытирая проступившие на лбу капельки пота.
— Думается, благородный идальго, — позволила себе слабую улыбку Гретхен, демонстративно убирая стилет, — вам не дано будет узнать, могу ли я быть теплее.
— А жаль, да не оскорбят вас мои греховные помыслы, — попытался ухмыльнуться де Сото, но мышцы лица не особо повиновались.
Чувствуя его состояние очень тонко, Гретхен буднично сказала:
— По опыту, милый де Сото, скажу — у вас сегодня вряд ли возникнут какие-либо греховные помыслы, разве что вы решите стянуть на рынке пирожок с лотка зазевавшегося торговца сладостями. Мужчины — забавные создания… Холодная сталь, несущая угрозу определенным местам их организма, борется с греховными помыслами почище доброго поста или прочитанного на ночь Псалтыря.
Спорить испанец не стал, лишь скрежетнул зубами и коротко кивнул, официально прощаясь.
— Могу ли я узнать, — спросил он, выходя за дверь, — к какому дню должен быть готов мой корабль?
— Вам сообщат, — уронила фрау, замершая у окна и словно бы потерявшая всяческий интерес к разговору. — Но, думается, больше трех дней небеса вам не дадут, капитан.
— А для кого я выполняю сей заказ? Для самого ордена?
Гретхен повернулась к нему довольно резко и сверкнула глазами:
— Для фрау Гретхен. Аично.
— Тогда, — пробормотал скороговоркой де Сото, — стану стараться на совесть. Надежда на лучшую участь, фрау, никогда не покинет истинного идальго.
И кинув прощальный взгляд на стилет, он удалился. Уже на ступеньках его нагнал голос:
— И не пытайтесь обмануть бедную Гретхен, капитан де Сото. Я дама весьма злопамятная.
— Охотно верю, — буркнул себе под нос испанец, торопясь покинуть мрачные покои таинственной фрау.
Глава 3. БАСМАНОВ ИЗ РОДА ПЛЕЩЕЕВЫХ
Шел канун великой войны, поименованной потомками Ливонской, но в том далеком веке никто, вернее — почти никто не ведал, что сгустившиеся над тевтонской землей тучи уже готовы разродиться громовым раскатом, что сотрет с лица Европы древний германский орден.
К устью Наровы ехали одвуконь верховые московиты — князь Басманов, государев человек для особых поручений, еще не прославленный воевода и глава опричнины, а всего лишь разящий меч Иоанна Грозного, и его люди.
Отшумела война со свенами, выигранная русскими как-то походя, оставшись почти что незамеченной грузно ворочающимся в своей берлоге московским медведем. Грядут дела великие, и кто уже через год-другой вспомнит сшибки на берегах Невы? Царская рука в Северной пустоши — воевода Зализа, пара думских воротил, по долгу обязанные помнить, да странное приобретение стража Пустоши — сотня удивительных людей, свалившихся в шестнадцатый век из третьего тысячелетия, закружившихся в кровавой кутерьме свенской войны.
Нога Иоанна ступила на Балтику. И то сказать — никогда не уходили отсюда новгородцы, но то народ строптивый и крамольный, а сейчас здесь верховодят не купцы, а воеводы московские.
Заложен город, долженствующий сковать каменными башнями да жерлами орудий устье Наровы, будущий Ивангород. Не быстро идет строительство, но и Москва не скоро строилась.
Вспомнив про Новгород, Басманов усмехнулся. Специальные людишки докладывали ему, что и ныне всякое говорят о государевых делах в бывшем вольном граде, всякое. Случись подобные слушки да кривотолки где-нибудь в Туле, не миновать народу гнева молодого царя. Но он после Казани остепенился, стал мудрее, понял, что на Руси — что город, то норов. Не хочешь — не слушай, а красно врать не мешай, будь ты хоть царь, хоть псарь. Не обрушится на Новгород более ратная сила Москвы, как случилось то при Иоанне Третьем. Разговоры разговорами, а торгуют они исправно, пополняя отощавшую от предвоенных приготовлений казну, да и открытой измены в тех кривотолках не усмотреть.
Мимо конных басмановских людей потянулись деревеньки, как грибы после дождя возникающие вблизи русского форпоста на западе. Населяют их чудные, на взгляд московитов, люди. В основном, это бывшие рабы да холопы ливонцев, вздохнувшие свободно совсем недавно.
Басманов скривился и дернул щекой, косясь на новую деревеньку:
— Тоже ведь славяне, а гляди, Ярослав, как одичали…
— Да уж, — усмехнулся могучий воин, едущий по правую руку от князя. — Словно безрукие какие-то. Дури да силушки много, умения и нутра в избяном деле — самую чуть!
Словно по команде, повернулись головы остальных воинов, созерцая новенькие строения.
Басманов — тот даже придержал рысящую чалую кобылу, да сдвинул на затылок соболью шапку. Домовые клети грубо, поистине «топорно» срублены из могучих дубовых кряжей. Громоздится все это безо всякого смысла и порядка — углы не опилены, отрубы неровные, один торчит дальше другого, третьему едва длины хватило лапу зарубить, сучки сбиты грубой рукой, но не зачищены. Да что там — даже кровельная дрань спущена неровно, вся бугрится, словно вот-вот окончательно сползет на землю.
Поводит головой князь, усмехается, потом хмурится.