Прием был окончен. Пятясь задом к дверям, посол Федор Воропай, литовские и королевские вельможи вышли из приемной палаты.
Однако царь не думал прекращать войну с Ливонией. Наоборот, он усиленно готовился к новому походу. Большая часть награбленной в Великом Новгороде казны пошла на пушки и всякое вооружение. Царь с нетерпением ждал часа, когда все будет готово. Возглавить поход он собирался сам.
Время шло быстро. Прошел сентябрь месяц, наступил октябрь. С деревьев облетели последние листья, только на дубах осталась жухлая желтизна. Шли дожди. Грязь на улицах Москвы засасывала колеса повозок. Пешему трудно было пройти. Ночи стали холодные, в домах топились печи.
В Москве царя Ивана давно дожидался посол крымского хана Девлет-Гирея — Талан-Мурза. Посла держали обычным порядком, в еде и питье не обижали, однако почестей никаких не оказывали.
Царь Иван принял посла неуважительно, словно захудалого и незваного гостя. Он решил за малейшее упущение в царском титулеnote 101 прекратить прием и выпроводить посла из Москвы. Бояре, сановники, дьяки присутствовали на приеме в своих обычных одеждах. Только царские телохранители, как всегда, стояли у престола в нарядных белых кафтанах с серебряным оружием.
Ханский посол старался держаться важно, напыщенно, старался не уронить своего достоинства, но это ему удавалось плохо. Царское почетное звание он произнес полностью, без всяких сокращений.
— А помнишь, ты в прошлом годе мне сказывал, от хана кланяясь, тако: кто победил, тот и прав, тот и дань берет. Что же теперь скажешь? — не скрывая своего торжества, спросил царь Иван.
— Великий государь! — Ханский посол выставил вперед ногу и поднял голову. — Повелитель царей, великий из великих, повелел передать тебе, своему брату, что воеводы твои хвалятся мнимой победой. А ходил хан к Москве только лишь для заключения мира. Его храбрые воины притомили коней и слезами убедили хана возвратиться в свои земли. Вот почему хан Девлет-Гирей ушел из-под Москвы. А небольшие, маловажные битвы, случившиеся между нашими войнами, доказали превосходство крымцев, а не русских…
Посол замолчал, ожидая, пока толмач переведет. От напряжения на лице его выступили крупные капли.
— И сказал еще хан Девлет-Гирей слова дивные и мудрые, — продолжал он. — «Долго ли нам враждовать за Астрахань и Казань? Отдай их, и мы друзья навеки. Тем спасешь меня от греха. Ибо, по нашим книгам, не могу оставить царств мусульманских в руках у неверных…»
Во время всей этой речи царь Иван сидел хмурый. Сановники решили, что послу несдобровать. Его наглые слова рассердили всех. Однако царь сдержал себя.
— Требования твоего господина, крымского хана Девлет-Гирея, безрассудны. Мы, государи великие, бездельных речей говорить и слушать не хотим, — ответил он послу, не называя хана своим братом. — Нынче видим мы против себя одну саблю — Крым. А ежели отдадим хану завоеванное нами, то Казань будет вторая сабля, Астрахань — третья, ногаи — четвертая… Я пока еще в своем уме. Ежели мои воеводы мнимою победою хвастались, то откуда эти знамена? — Царь указал рукой на знамена, лежавшие у него под ногами. — И шеломы чьи? И лук, и меч? Видать, с поспешанием согласился хан на слезную просьбу ногайцев… Вот прими для господина своего подарок. — Усмехнувшись, царь Иван отшвырнул ногой один из ханских шлемов. Позванивая застежками, шлем скатился по ступеням помоста к ногам посла.
Талан-мурза быстро подхватил его и, облобызав, передал стоявшему позади крымскому вельможе.
— А других поминок посылать не буду. Хан писал мне, что казна ему не надобна, что богатство для него с прахом равно…
Два месяца царь Иван занимался в темнице вместе с Малютой сыскными делами. Теперь это были особые дела; в застенках сидели опричники. Каждую ночь царь ходил в пытошную и сам участвовал в допросах. Все, что писали челобитчики, оказалось правдой. Особенно запомнилось царю Ивану калужское дело. Один из опричных вельмож оказался гробокопателем, нарушителем церковных порядков. По его приказу недавно погребенных мертвецов выкапывали из земли, пустые гробы зарывали обратно, а мертвое тело кололи рогатиной, секли саблей и, вымазав кровью, подкладывали в дома богатых людей. А потом богачей судили неправедно, по ложным свидетельствам, все подворье и богатство грабили.
В тюрьме у Малюты Скуратова было много опричников, совершивших более страшные и тяжелые преступления, но калужское дело потрясло царя.
Как быть с опричниной? Вопрос этот не давал спокойно спать царю Ивану.
После победы над Девлет-Гиреем он приказал строго расследовать преступления своих людей. Земцы получили право жаловаться на учиненное опричниками зло.
Разбойных дел скапливалось все больше и больше. Малюта Скуратов выискивал повсюду виновных опричников и докладывал царю Ивану днем и ночью. Однако во дворце он не чувствовал себя так привольно, как раньше.
У молодой царицы Анны оказался плохой характер. Немного приобвыкнув к своему высокому положению и разобравшись в дворцовых порядках, она стала досаждать царю жалобами на его ближайших людей. Царице особенно был ненавистен Скуратов. Когда он по ночам появлялся в опочивальне и уводил в темницу ее мужа, она неистовствовала.
Услышав его льстивый голос, увидев широкую бороду и толстое неуклюжее тело, царица Анна вскрикивала и, прижавшись к царю, шептала ему в ухо:
— Ой, боюсь, боюсь! Он убьет тебя. Не верь Малюте… Вурдалак он, вурдалак, и борода-то у него вся в крови!..
Царь Иван мало обращал внимания на легкие слова жены и по-прежнему доверял своему любимцу. Но все же ежедневные наговоры царицы действовали угнетающе, и он чувствовал себя не так приятно, как прежде, в обществе думного дворянина.
После победы над крымским ханом Девлет-Гиреем царь Иван решил усилить военные действия в Ливонии. Смерть короля Сигизмунда-Августа и моровое поветрие в Речи Посполитой развязывали ему руки. В первую очередь царю хотелось свести счеты с королем Юханом, державшим в своих руках город Ревель. Царь Иван не забыл своего грозного письма шведскому королю и деятельно готовился к походу.
После первой неудачной попытки овладеть Ревелем в 1570 году царь возобновил договор о совместных действиях с братом датского короля герцогом Магнусом. Вместо умершей невесты Евфимии он обещал дать ему в жены вторую дочь князя Старицкого — Марию.
К Великому Новгороду подтягивались войска, подвозились пушки, порох, ядра и кормовые запасы.
В осеннюю распутицу выехал царь Иван из Москвы в Новгород. Его сопровождали знатнейшие бояре и сановники, многие воеводы и думные дьяки. Малюта Скуратов и лекарь Бомелий находились в ближайшем царском окружении.
Глава сороковая. ЛИВОНИЯ БЫЛА БОГАТОЙ НЕВЕСТОЙ, ВОЗЛЕ КОТОРОЙ ВСЕ ПЛЯСАЛИ
Целый месяц лил холодный осенний дождь. Земля размякла и превратилась в огромное непроходимое болото. На Москве давно наладилась зимняя дорога — ездили удобно и гладко на санях. А в Ливонии — бездорожье. Северо-западный ветер все нес и нес с моря серые, напитанные влагой облака.
Многочисленное войско царя Ивана двигалось по Эстонской земле, захватывая, почти без сопротивления, укрепленные замки немецких рыцарей. Шли рождественские праздники; русские воины видели в замках и посадах беззаботных людей, пиры, музыку, пляски… До крепости Вейсенштейн осталось всего два десятка верст. Ее обороняли шведские солдаты и немецкие ополченцы.
Нарядным воеводой царских войск был ясельничийnote 102 Василий Федорович Ошанин. В его ведении находились все пушки и обоз с чугунными ядрами, порохом и картечью.
Лошадям под нарядом приходилось туго. Они напрягали последние силы, вытаскивая тяжелые орудия из липкой грязи. Знаменитую пушку «Золотой лев» — гордость царя Ивана, недавно отлитую московскими мастерами, — барахтаясь по брюхо в грязи, тащили десятка три лошадей. Когда пушка снова застряла на ухабе, лошади стали. Ни окрики, ни хлопанье бичей, ни жестокие удары ездовых не могли заставить уставших животных двинуться с места.