В церкви было полно народу. Местами приходилось с трудом проталкиваться в толпе. Княжна еле держалась на ногах. Она уже много лет не бывала на людях: не имела для этого ни интереса, ни здоровья. Такая толчея - это было серьезное испытание для нее. Кто-то толкнул ее сзади - видимо, пробираясь между плотно стоящими людьми.
- Простите, - раздался совсем рядом с нею бархатный голос. Его голос. Голос Грандисона.
Сердце свело резкой болью. Но даже когда боль отступила, княжна Александра не вдруг решилась обернуться. Она была уверена, что это дьявольское наваждение. Но потом все же собралась с духом и медленно обернулась. Там, в довольно плотной толпе прихожан, стоял Грандисон. По-прежнему молодой и красивый, словно и не было этих долгих лет. Как всегда, разряжен в пух и прах по последней моде. Примерно на тот же манер были одеты и другие молодые люди в церкви, но он, как обычно, выглядел наиболее франтоватым. Да бог с ними, с модами, но как он сумел так отлично сохраниться? Он же должен сейчас выглядеть вдвое старше!
Огоньки церковных свечей на секунду слились в единое бескрайнее сияние. Княжна покачнулась. Грандисон тут же оказался рядом и подхватил ее со словами:
- Что с вами, сударыня?
"Не узнаёт. Он меня не узнаёт, - простучала по вискам горькая мысль. - Может, я уже умерла? И все это - причудливый сон после смерти?"
- Ей надо на свежий воздух! - раздался откуда-то сзади тот же голос. Голос Грандисона. Но княжна Алина в этот момент как раз смотрела ему в лицо - и отчетливо видела, что это произнес не он. Такой загадочный акустический эффект оказался непосильным для ее бедных нервов, и она осела на пол церкви в глубоком обмороке...
Очнулась княжна Алина в изысканной комнате на кушетке, обитой зеленым атласом. Таким же атласом были обиты золоченые кресла. Высокие окна украшали шторы из того же переливчатого материала. Судя по всему, это был чей-то будуар.
Скрипнула дверь, и в комнату вошла девушка с фарфоровым тазиком - видимо, прислуга. Двигалась она беззвучно - шаги гасил толстый персидский ковер.
- Где я, милая? - спросила ее княжна.
Но та, вместо ответа приложив палец ко рту, положила тазик возле кушетки, выжала в нем белоснежную тряпицу, которая там плавала, и положила ее на лоб гостье. Княжна Алина устало прикрыла глаза и задремала. Когда она пришла в себя и открыла глаза, девушки уже не было. А рядом с кушеткой сидели... два Грандисона. Молодой и старый. Алина все поняла. По ее щекам покатились слезы.
- Ну-ну, княжна, не надо так волноваться... - успокаивающим тоном произнес тот, что постарше. - Напугали вы нас с сыном, дорогая... Я, уж простите, взял на себя смелость привезти вас к себе. Домой отправлю, когда пожелаете - в моей личной карете, разумеется. Вы все там же, в Харитоньевском переулке?
- Д-да... - с трудом выдавила княжна. Ее душили слезы.
- А это жены моей будуар. Покойница любила зеленый цвет...
Княжна Алина вспомнила тот бал, когда она впервые увидела супругу Грандисона - ее лицо, кружева платья, изумруды великолепной парюры... Слезы вновь сами собой заструились по лицу. И снова зазвучал голос Грандисона, успокаивая ее и примиряя с тем, что все прошло и ничего не вернуть.
Чуть позже, по дороге домой, княжна Александра под мягкое покачивание дорогой кареты на заграничных рессорах решала для себя важный вопрос: хотелось бы ей забыть этот странный день или, наоборот, помнить его вечно?
Но и тот удивительный день уже давно минул, растворился в череде других дней, гораздо более обыденных... Молодой Грандисон недавно женился с большой выгодой, продолжив таким образом семейную традицию. Его отец, который навестил княжну Алину вскоре после этого, в Сочельник, уверял, что дети без ума друг от друга. Алина, вежливо улыбаясь, кивала в ответ. Она знала, что роль новобрачных в устройстве их семейного счастья была минимальной - за них все решили старый Грандисон с отцом невесты.
Свеча потухла. Княжна Алина потянулась за огарком, чтобы бросить его в особую медную миску, куда собирала огарки для переплавки на новые свечи - и мучительно закашлялась. Муфта свалилась с ее колен, письмо выпало на пол. Да уж, доктора давно забыли спасительную фразу о деликатной конституции пациентки и называют вещи своими именами. Чахотка - вот как именуется то, что мучит княжну Алину и скоро унесет ее в лучший мир, к давно ожидающим ее там папеньке и маменьке.
Но прежде чем уйти, она успеет кое-что сделать для Пашетты. И пусть та не поймет, что это будет сделано в качестве извинения - неважно. Главное, что это будет сделано. Она, княжна Алина, в лепешку расшибется, но найдет для дочери Пашетты самого лучшего мужа, какого только можно раздобыть на нынешней ярмарке невест!
Когда кашель утих, княжна встала, отыскала в инкрустированном перламутром бюро новую свечу и зажгла ее. К чему экономить? Не так уж и много ей осталось. С завтрашнего дня будет полно хлопот: надо по возможности привести в порядок весь дом - пусть Пашетте и ее дочери будет здесь хорошо и уютно. Они прибудут совсем скоро, дней через десять.
А пока что она перечитает те строчки, что так согрели ей сердце: "Алина, друг мой, я долго думала, как мне быть, и наконец решила призанять денег, чтобы везти Татьяну в Москву, на ярмарку невест. Я надеюсь, кузина, ты дашь нам приют на время пребывания там. Отдаю счастие Татьяны в твои руки. Любящая тебя Pachette".