Я молча склонил голову.
— Впрочем, — продолжил он, — вам ничего не придется делать для этого. Не беспокойтесь, сегодня утром я написал Жиордано, и, когда мы вернемся в Париж, все будет сделано. Вы думаете, что де Шато-Рено не примет мой вызов?
— Господин де Шато-Рено, к сожалению, имеет репутацию смельчака, которая, должен признаться, не позволяет мне иметь ни малейшего сомнения в этом отношении.
— Ну, что же, отлично, — сказал Люсьен. — Пойдемте завтракать.
Мы вышли из аллеи и сели в коляску.
— Кучер, — сказал я, — улица де Риволи.
— Нет, нет, — сказал Люсьен, — завтракать отведу вас я… Кучер, в «Кафе де Пари». Ведь там обычно обедал мой брат?
— Мне кажется, да.
— И там я назначил свидание Жиордано.
— Ну, что ж, поехали в «Кафе де Пари».
Через полчаса мы были у дверей ресторана.
XX
Приход Люсьена в зал ресторана стал новым подтверждением поразительного сходства между ним и его братом.
Слух о смерти Луи уже разошелся, возможно, не во всех деталях, это понятно, но разошелся. И появление Люсьена, казалось, повергло всех в изумление.
Я заказал кабинет в глубине зала.
Люсьен принялся читать газеты с хладнокровием, которое смахивало на бесчувственность.
Жиордано пришел к середине завтрака.
Молодые люди не видели друг друга четыре или пять лет, однако пожатие руки было единственным проявлением дружбы, которое они себе позволили.
— Так вот, все улажено, — сказал барон.
— Господин де Шато-Рено согласен?
— Да, при условии, что потом его оставят в покое.
— О, в этом он может быть уверен: я последний из де Франчи. Он вас принимал лично или вы говорили с его секундантами?
— С ним самим. Он обязался предупредить господ де Буасси и де Шатогранда. Что касается оружия, времени и места, то они будут теми же.
— Чудесно… Устраивайтесь вон там и завтракайте.
Барон сел, и мы заговорили о других вещах.
После завтрака Люсьен попросил нас познакомить его с комиссаром полиции, который все опечатывал, чтобы тот представил его владельцу дома, в котором жил его брат. Он хотел провести эту ночь, отделявшую его от мести, в комнате Луи.
Все эти хлопоты заняли какую-то часть дня, и только лишь к пяти вечера Люсьен смог войти в квартиру брата. Мы оставили его одного: нужно было уважать его чувство горя.
Люсьен назначил нам свидание на восемь часов следующего дня, попросив меня иметь при себе те же самые пистолеты, даже купить их, если они продаются.
Я сразу же пошел к Девизму, и сделка удалась с помощью шестисот франков. Назавтра без четверти восемь я был у Люсьена.
Когда я вошел, он сидел на том же месте и писал за тем же столом, где я застал пишущим его брата. На губах его была улыбка, хотя он был очень бледен.
— Здравствуйте, — сказал он, — я пишу матери.
— Надеюсь, что вы сообщаете ей новость менее трагичную, чем та, о которой сообщал ваш брат ровно восемь дней тому назад.
— Я сообщаю ей, что она может спокойно молиться за своего сына и что он уже отомщен.
— Как вы можете говорить с такой уверенностью?
— Разве мой брат не рассказал вам заранее о своей смерти? Так вот, я тоже заранее объявляю вам о смерти де Шато-Рено.
Он поднялся и, касаясь моего виска, сказал:
— Смотрите, я пошлю ему пулю вот сюда.
— А вы?
— Меня он даже не заденет!
— Но подождите хотя бы исхода этой дуэли, прежде чем отправлять письмо.
— В этом нет необходимости.
Он позвонил. Появился слуга.
— Жозеф, — сказал он, — отнесите это письмо на почту.
— Так вы опять видели вашего брата?
— Да, — ответил он.
Странным было то, что в этих двух дуэлях, которые следовали одна за другой, один из противников приговорен заранее. Тем временем пришел барон Жиордано. Было восемь часов. И мы отправились в путь.
Люсьен очень торопился доехать и так подгонял кучера, что мы прибыли на место за десять минут до назначенного часа.
Наши противники приехали ровно в девять. Все трое были верхом, и их сопровождал слуга, также верхом на лошади.
Де Шато-Рено держал руку в кармане, и я сперва даже подумал, что она у него на перевязи.
В двадцати шагах от нас все спешились, отдав поводья слугам.
Де Шато-Рено остался позади и бросил взгляд в сторону Люсьена. Даже на таком расстоянии я заметил, как он побледнел. Он отвернулся и стал развлекаться тем, что плетью, которую держал в левой руке, принялся срезать небольшие цветы, торчащие из травы.
— Мы готовы, господа, — сказали нам господа де Шатогранд и де Буасси. — Но вам известны условия: эта дуэль последняя и каким бы ни был исход, господин де Шато-Рено ни перед кем больше не будет отвечать за двойной результат.
— Хорошо, договорились, — ответили Жиордано и я.
Люсьен поклонился в знак согласия.
— Оружие у вас, господа? — спросил виконт де Шатогранд.
— Да.
— Оно не знакомо господину де Франчи?
— Больше, чем господину де Шато-Рено, который пользовался им уже один раз, а господин де Франчи его даже еще и не видел.
— Хорошо, господа. Идемте, Шато-Рено.
Вскоре мы вошли в лес, не произнеся ни слова. Еще была жива в памяти та сцена, которую нам вновь предстояло пережить. Каждый из нас чувствовал, что сейчас произойдет нечто не менее ужасное.
Мы спустились в овраг.
Шато-Рено благодаря своей выдержке казался спокойным, но тот, кто его видел на этих двух встречах, мог, однако, заметить перемену.
Время от времени он украдкой бросал взгляды на Люсьена, и в этих взглядах было что-то очень похожее на ужас и беспокойство.
Может быть, его так беспокоило это необыкновенное сходство двух братьев, и, возможно, он видел в Люсьене мстительную тень Луи.
Пока занимались пистолетами, я наконец увидел, как он вытащил руку из сюртука: его рука была обернута намокшим платком, который должен был сдерживать лихорадочную дрожь.
Люсьен ждал его со спокойным и неподвижным взглядом, как человек, который уверен, что он отомстит.
Без нашей помощи Люсьен занял место, где стоял его брат, это, естественно, заставило де Шато-Рено направиться к тому месту, где он уже стоял раньше.
Люсьен взял свой пистолет с радостной улыбкой.
Шато-Рено, беря пистолет, стал мертвенно-бледным. Потом он провел рукой между галстуком и шеей, будто бы галстук его душил.
Я не мог отделаться от непроизвольного чувства ужаса, с которым смотрел на этого молодого человека: красивого, богатого, элегантного, который еще накануне утром верил, что впереди у него долгая жизнь, и который сегодня, обливаясь потом, с замиранием сердца чувствовал себя приговоренным.
— Господа, вы готовы? — спросил де Шатогранд.
— Да, — ответил Люсьен.
Де Шато-Рено сделал утвердительный знак.
Что касается меня, то я отвернулся, ибо у меня не хватило решимости смотреть на все это.
Я услышал, как один за другим прозвучали два хлопка руками, а затем раздались выстрелы из двух пистолетов.
Я повернулся.
Шато-Рено распростерся на земле, убитый наповал, не успев ни вздохнуть, ни пошевелиться.
Я приблизился к трупу, движимый тем непреодолимым любопытством, которое толкает вас наблюдать за катастрофой до конца. Пуля попала ему в висок в том самом месте, куда указал Люсьен.
Я подбежал к нему: он оставался спокоен и неподвижен, но, увидев, что я к нему подошел, он бросил свой пистолет и кинулся ко мне в объятия.
— О, мой бедный брат! — воскликнул он.
И он разрыдался.
Это были его первые слезы.