Тем временем он спустился по крутой, как стремянка, лестнице из восьми ступенек, ведущей к входной двери, и взял повод моей лошади.
Я быстро спешился.
— Пусть ваше сиятельство ни о чем не беспокоится, — сказал он, — весь багаж отнесут в вашу комнату.
Я воспользовался этим милым приглашением к лености, одному из самых приятных удовольствий для путешественника.
II
Довольно легко одолев упомянутую лестницу, я вошел в помещение.
На повороте коридора я очутился лицом к лицу с высокой женщиной, одетой в черное.
Я понял, что эта тридцативосьми- или сорокалетняя женщина, сохранившая красоту, — хозяйка дома, и остановился перед ней.
— Сударыня, — обратился я к ней, поклонившись, — вы, наверное, считаете меня чересчур нескромным, но меня оправдывают местные обычаи и приглашение вашего слуги.
— Вы желанный гость для матери, — отвечала мне г-жа де Франки, — и, разумеется, будете желанным гостем для сына. С этой минуты, сударь, дом в вашем распоряжении, пользуйтесь им как своим собственным.
— Я прошу о приюте лишь на одну ночь, сударыня. Завтра утром, на рассвете, я уйду.
— Вы вольны поступать как вам будет удобно, сударь. Однако, я надеюсь, что вы измените свои планы и мы будем иметь честь принимать вас подольше.
Я снова поклонился.
— Мария, — продолжала г-жа де Франки, — проводите нашего гостя в комнату Луи. Сразу же разожгите огонь и принесите горячей воды. Извините, — сказала она, поворачиваясь в мою сторону, в то время как служанка собиралась выполнять ее указания, — я знаю, что первое, в чем нуждается усталый путешественник, — это вода и огонь. Идите за этой девушкой, сударь. Если вам что-либо потребуется, спросите у нее. Мы ужинаем через час, мой сын к тому времени вернется и, если вы его примете, будет рад пригласить вас к столу.
— Вы извините меня за мой костюм путешественника, сударыня?
— Да, сударь, — ответила она, улыбаясь, — но при условии, что вы в свою очередь извините нас за простоту приема.
Служанка пошла наверх.
Я последовал за ней, раскланявшись с хозяйкой.
Комната находилась на втором этаже и выходила во двор; из ее окна открывался вид на чудесный сад, заросший миртами и олеандрами; его пересекал извилистый очаровательный ручеек, впадавший в Тараво.
В глубине обзор был ограничен своеобразной изгородью из сосен, так близко стоящих друг к другу, что их можно было назвать забором. Как это принято в итальянских домах, стены комнаты были побелены известью и украшены фресками с пейзажами.
Я сразу же понял, что мне отвели комнату, которая принадлежала отсутствующему сыну, поскольку она была удобнее остальных.
И мне захотелось, пока Мария разжигала камин и готовила воду, осмотреть мою комнату и по обстановке составить представление о том, кто в ней жил.
Я сразу же стал осуществлять свой план, поворачиваясь на левой пятке вокруг самого себя, что позволило мне рассмотреть одну за другой различные вещи, окружавшие меня.
Меблировка была вполне современной, что в этой части острова, куда еще не дошла цивилизация, было признаком довольно редко встречающейся роскоши. Здесь стояли железная кровать с тремя матрасами и одной подушкой, а также диван, четыре кресла и шесть стульев, двойной книжный шкаф и письменный стол — все красного дерева и, очевидно, купленное в мастерской лучшего в Аяччо столяра.
Диван, кресла и стулья были обтянуты цветастым ситцем; шторы, висевшие на двух окнах, и покрывало на кровати были из такой же ткани.
Мой осмотр был в самом разгаре, когда Мария вышла, что позволило мне продолжить мои исследования.
Я открыл книжный шкаф и обнаружил сочинения всех наших великих поэтов: Корнеля, Расина, Мольера, Лафонтена, Ронсара, Виктора Гюго и Ламартина;
наших моралистов: Монтеня, Паскаля, Лабрюйера;
наших историков: Мезере, Шатобриана, Огюстена Тьерри;
наших ученых: Кювье, Бодана, Эли де Бомона.
Наконец, несколько томов с романами, среди которых я с определенной гордостью отметил мои «Путевые впечатления».
Я открыл один из ящиков письменного стола (в них торчали ключи).
Там я нашел заметки по истории Корсики, труды о том, что можно сделать, чтобы уничтожить вендетту, несколько французских стихотворений и итальянских сонетов — все в рукописях. Этого оказалось более чем достаточно, и я почувствовал, что нет необходимости продолжать мои изыскания, чтобы составить мнение о г-не Луи де Франки.