— Нет… я не выезжаю с Корсики.
Когда он произносил эту фразу, в интонации его звучала такая любовь к своей родине, что всему прочему миру оставалось лишь чувство презрения.
Я улыбнулся.
— Вам это кажется странным, — заметил он, в свою очередь улыбаясь, — что я не хочу покидать столь жалкую страну, как наша. Что поделаешь, я детище этого острова, как каменный дуб, как олеандр; мне необходима атмосфера, пропитанная запахами моря и горным воздухом. Мне необходимы стремительные потоки, которые нужно переходить, скалы, которые нужно преодолевать; леса, которые нужно обследовать; мне необходимо пространство, необходима свобода, и мне кажется, если бы меня перевезли в город, я бы умер там.
— Но неужели возможно столь разительное духовное различие между вами и вашим братом?
— И это при большом физическом сходстве, добавили бы вы, если бы видели его.
— Вы очень похожи?
— До такой степени, что, когда мы были детьми, мои отец и мать были вынуждены помечать нам одежду, чтобы отличить одного от другого.
— А когда выросли? — спросил я.
— Когда мы выросли, из-за разницы наших привычек мы стали немного различаться цветом лица, вот и все. Пребывая взаперти, склонясь над книгами и своими рисунками, мой брат стал очень бледным, в то время как я, наоборот, был всегда на воздухе, ходил по горам и равнинам и поэтому загорел.
— Я надеюсь, — сказал я ему, — что вы мне позволите убедиться в этой разнице, поручив что-либо передать господину Луи де Франки.
— О, конечно, с большим удовольствием, если вы хотите оказать мне любезность. Но, извините, я заметил, что вы уже намного опередили меня и переоделись, а через четверть часа будет ужин.
— И это из-за меня вам придется менять костюм?
— Если бы это было так, вам бы пришлось упрекать только самого себя, так как это вы подали мне пример; однако, поскольку я сейчас в костюме для верховой езды, мне необходимо переодеться в костюм горца. У меня есть дела после ужина, и сапоги со шпорами будут мне помехой.
— Вы уйдете после ужина? — спросил я.
— Да, — ответил он, — свидание…
Я улыбнулся.
— О! Не в том смысле, что вы подумали, это деловое свидание.
— Вы считаете меня столь самонадеянным, чтобы полагать, что у меня есть право на ваше доверие?
— Почему бы и нет? Нужно жить так, чтобы можно было громко и откровенно говорить о том, что делаешь. У меня никогда не было любовницы и никогда не будет. Если мой брат женится и у него будут дети, то, вероятно, я так и не женюсь, и, напротив, если у него не будет жены, то придется жениться мне: это надо будет сделать, иначе прекратится наш род. Я вам уже говорил, — добавил он, смеясь, — что я настоящий дикарь, к тому же родился на сто лет позже, чем следовало. Но я продолжаю болтать как сорока и не успею вовремя подготовиться к ужину.
— Но мы можем и дальше разговаривать, — заметил я, — ведь ваша комната напротив этой? Оставьте дверь открытой, и мы будем беседовать.
— Мы сделаем лучше: заходите ко мне и, пока я буду переодеваться в туалетной комнате, посмотрите мою коллекцию — мне показалось, что вы любитель оружия, — там есть несколько предметов, имеющих ценность, разумеется историческую.
IV
Это предложение вполне отвечало моему желанию сравнить комнаты двух братьев, и я его принял. Я поспешил последовать за своим хозяином, и он, открыв дверь в свои покои, прошел впереди меня, показывая дорогу.
Мне показалось, что я попал в настоящий арсенал.
Там стояла мебель, изготовленная в XV и XVI веках: резная кровать под балдахином, который поддерживали внушительные витые колонны, была задрапирована зеленым дамастом с золотыми цветами; занавеси на окнах были из той же материи; стены были покрыты испанской кожей, и везде, где только возможно, находились военные трофеи, старинные и современные.
Трудно было ошибиться в предпочтениях того, кто жил в этой комнате: они были настолько воинственными, насколько мирными были наклонности его брата.
— Обратите внимание, — сказал он мне, проходя в туалетную комнату, — вас окружают три столетия: смотрите! А я теперь переоденусь в костюм горца, ведь я говорил вам, что сразу после ужина мне нужно будет уйти.
— А где среди этих мечей, этих аркебуз и этих кинжалов то историческое оружие, о котором вы говорили?
— Их там три; начнем по порядку. Поищите у изголовья моей кровати кинжал — он висит отдельно, у него большая чашка эфеса и набалдашник, образующий печать.
— Я нашел его. И что?
— Это кинжал Сампьетро.