– Поскакали, Деннис! – крикнул Шон, минуя двух неторопливых всадников. Лошадь Денниса попятилась, потом пустилась галопом вслед за лошадью Шона. Гарри мчался за ними.
Прижимаясь к шеям лошадей, держа поводья, как жокеи, они доскакали до перекрестка. Им навстречу двигался фургон Эразмуса.
– Карл, – крикнул Шон, слегка сдерживая лошадь, чтобы встать в стременах. – Карл, пошли, погоняем Сетевайо!
Все вместе они въехали в Ледибург, раскрасневшиеся, веселые и оживленные в предвкушении танцев и убийств.
Город был переполнен, улицы забиты фургонами, лошадьми, мужчинами, женщинами, девушками, собаками и слугами.
– Мне нужно остановиться у магазина Пая, – сказал Карл. – Идемте со мной, это недолго.
Они привязали лошадей и пошли в магазин. Шон, Деннис и Карл шли шумно и громко разговаривали. Это были мужчины – большие, загорелые, с широкой костью, с крепкими от тяжелой работы мышцами, но еще не вполне сознающие, что они мужчины.
Поэтому ходи вразвалку, смейся слишком громко, выкрикивай проклятия, если па нет поблизости, и никто не заметит твоих сомнений.
– Что надумал купить, Карл?
– Сапоги.
– Ну, это на весь день. Их ведь надо примерять. Пропустим половину веселья.
– Еще пару часов ничего не будет, – возразил Карл. – Подождите меня.
Вид Карла, примеряющего сапоги на свои большие ноги, не мог надолго задержать Шона. Он принялся бродить между грудами товаров, загромождавших магазин Пая. Здесь были горы рукоятей для лопат и мотыг, стопки одеял, лари с сахаром и солью, полки с посудой, мужские пальто и женские платья, лампы-молнии, свисающие с потолка седла – и все это было пропитано особым запахом универсального магазина – смесью запахов парафина, мыла и новой одежды.
Голубь в гнездо, железо к магниту… Ноги сами привели Шона к стойке с ружьями у дальней стены.
Он взял в руки карабин Ли Метфорда и взвел ударный механизм; кончиками пальцев погладил дерево, потом взвесил ружье в руках, проверяя равновесие, и наконец приложил к плечу.
– Здравствуй, Шон.
Прервав свой ритуал, Шон оглянулся на застенчивый голос.
– Да это Малинка Пай, – сказал он с улыбкой. – Как дела в школе?
– Я ее кончила в этом году.
Цвет волос у Одри Пай – как у всех членов семьи, но все же с отличием: не морковный, а с отблеском расплавленной меди. Не красавица, со слишком широким плоским лицом, но кожа, какая редко бывает у рыжеволосых: чистая, матовая, без единой веснушки.
– Хочешь что-нибудь купить, Шон?
Шон поставил карабин в стойку.
– Просто смотрю, – сказал он. – Ты теперь работаешь в магазине?
– Да.
Она опустила глаза под взглядом Шона. Он не видел ее целый год. За это время многое изменилось: теперь у нее под блузкой виднелись доказательства того, что она больше не ребенок. Шон оценивающе смотрел на эти доказательства, и она заметила, куда устремлен его взгляд; ее лицо вспыхнуло. Она быстро повернулась к подносу с фруктами.
– Хочешь персик?
– Спасибо, – ответил Шон и взял персик.
– Как Энн? – спросила Одри.
– Почему ты меня спрашиваешь?
Шон нахмурился.
– Ты ее парень.
– Кто тебе это сказал?
Теперь Шон рассердился не на шутку.
– Все это знают.
– Значит, все ошибаются.
Шона раздражало предположение, что его считают собственностью Энн.
– Ничей я не парень!
– О! – Одри минутку помолчала и сказала: – Наверно, Энн будет вечером на танцах.
– Вероятно.
Шон впился зубами в пушистый сочный персик и продолжал разглядывать Одри.
– А ты пойдешь, Малинка Пай?
– Нет, – печально ответила Одри. – Па не разрешает.
Сколько ей лет? Шон быстро подсчитал. Она на три года моложе его. Значит, шестнадцать. И вдруг ему стало жаль, что она не придет на танцы.
– Жаль, – сказал он. – Мы могли бы повеселиться.
Связав их друг с другом, употребив множественное «мы», Шон опять смутил ее. И Одри сказала первое, что пришло в голову:
– Нравится персик? Он из нашего сада.
– Кажется, я узнаю его вкус, – ответил Шон, и Одри рассмеялась, широко и дружелюбно раскрыв рот.
– Я знала, что ты их таскал. Па знал, что это ты. Он говорил, что поставит в дыре в ограде капкан на человека!
– Я не знал, что он нашел эту дыру. Мы каждый раз ее прикрывали.
– О да, – заверила его Одри, – мы всегда о ней знали. Она по-прежнему там. Иногда ночью, когда не спится, я вылезаю из окна, иду по саду и через эту дыру вылезаю на плантацию акаций. Ночью там совсем темно и тихо, но мне нравится.