— Отец, я хочу говорить с тобой!
— Я ждал этого, Маргота.
— Отец!
«Господи, как же ты хороша, дочь моя! Как прекрасна…»
— Не здесь, Маргота. Идем ко мне. — Король галантно подает дочери руку и шепчет: — Придержи пока свой гнев, Марго!
Южная галерея пуста, пуст и новомодный зимний сад, отделяющий парадную часть дворца от жилой.
— Мне будет не хватать этого, — нарушает молчание принцесса. — Двойного эха от шагов, и запаха мяты и гиацинтов, и… и тебя, отец.
В голосе принцессы — еле сдерживаемые слезы, и король предпочитает не отвечать. Здесь не место для откровенного разговора. Королевский кабинет куда лучше защищен от нескромных ушей.
Королевский кабинет и для разговоров приспособлен куда лучше. Для серьезных разговоров, разумеется, а не пустого словоблудия. Особенно если рявкнуть дежурному кавалеру:
— Не впускать никого!
Мягкое кресло для принцессы, король же предпочитает массивный дубовый табурет.
— Ну что ж, дочь моя, скандаль. Теперь можно. Кричи, топай ножками, вазу вон разбей…
— Так, значит… Ты решил, отец? Окончательно?
— Мне кажется, Марго, ты вчера еще знала, что так будет.
— Да, конечно, — шепчет Марго. — Но я не хотела верить. Отец, это ужасно, ужасно!
Король возражает резко и сурово:
— Это лучшая из всех возможных для тебя партий, Маргота. — И усмехается криво: — Андрий, король Двенадцати Земель, и Маргота, его королева!
Он такой же варвар, как все его подданные, и к тому же вдвое меня старше! Ты платишь мною за неумение воевать! Продаешь меня за политическую выгоду! Или не так?!
— Так, — грустно соглашается король Анри. — Такова судьба всех принцесс, дочь моя. А чего ты хотела? Красивого, молодого, голоштанного карьериста вроде этого вашего Ожье? Чтобы его давно обнищавший род вел начало от самого Карела Святого, чтобы он носил тебя на руках и претендовал на мою корону? Нет, дочь моя! Ты станешь королевой Двенадцати Земель. Этот брак принесет мир нашим границам… Что же касается твоего будущего супруга, так вот тебе мой совет — роди ему законного наследника, а после развлекайся, как сможешь. Повторяю, Марго, из всех возможных мужей этот лучший не только для Таргалы, но и для тебя. Или ты предпочла бы стать женой кнеза Ольва? Он тоже ищет союза со мной. Что же ты молчишь, дочь моя?
— Я думаю, отец мой… думаю, сколь печальна участь королей! Они покупают себе жен и продают своих дочерей. Вы дали мне жестокий совет, отец мой король.
— Именно так поступала твоя мать.
«Ох, Марго… и когда ты выучилась так обжигать взглядом?!»
— Я слыхала об этом, отец мой король. Ваш двор обожает сплетничать.
— Это чистая правда, дочка. Как и то, что слыхала ты обо мне. — Король яростно скалится и щурит глаза, становясь на краткий миг неуловимо похожим на злобного дикого кота. — Ведь слыхала, а?
Принцесса вспыхивает и поспешно опускает глаза. А король смеется страшным, коротким и хриплым смехом, а потом говорит ей тихо и почти нежно:
— Мы с твоей матерью с самого начала не питали иллюзий. Королевские браки — это политика и только политика. Смирись, дочка, и забудь своего Ожье.
Тут уж смеется Марго:
— Ох, да не мой он, отец! Мы просто напускали туману! Ожье любит Юлию, а пан Готвянский… ты же понимаешь, да? Он мигом окрутил бы ее с каким-нибудь богатым соседом… совсем как ты меня… — Принцесса хмурится было, но тут же задорно улыбается: — Однако ты никогда не запрещал мне строить глазки кавалерам, отец мой король!
— Когда и повеселиться от чистого сердца, как не в девичестве, — задумчиво говорит король. — Именно так говаривала твоя мать, признаваясь мне в прошлых проказах. Мы с ней неплохо ладили, Марго. Понимать друг друга куда полезнее для короля и королевы, чем любить. Запомни это, дочка. Так твоя Юлия, значит, тоже любит этого Ожье?
— Отец, ты ведь не скажешь пану Готвянскому?
Король хохочет:
— Хитра ты, дочка! Прекрасно ведь знаешь, как зол я на пана с того дня, как Готвянь пригрела аббата Витаса! Э, уж не рассчитываешь ли ты, что я выдам панночку Юлию замуж в пику ее чванливому папаше?
— Отец! — Марго вскакивает и хлопает в ладоши: — Это замечательно! Как ты угадал!
— Однако же для такого выкрутаса нужен повод, дочь моя! Даже король не вправе распоряжаться самочинно дочерьми своих подданных!
— Вот еще! — Марго высокомерно поводит острым подбородком, презрительно морщит носик. — Уж ты-то, отец мой король, можешь не рассуждать передо мной о праве. Все твои подданные давно, кажется, уяснили, что высшее право Таргалы — твое королевское слово.
— Добавь еще, что пан Готвянский — почти что мятежник!
— Но ведь он и впрямь прогневил тебя? — невинно уточняет принцесса, словно не заметив насмешки в словах отца.
И король тает. Он и так, верно, не привык отказывать дочке, а уж сегодня…
— Марго, ты ведь пришла поплакаться о собственной свадьбе? С чего вдруг пошли хлопоты о чужой?
— Разве плохо, когда хоть кто-то рядом с тобой счастлив? — печально отвечает принцесса. — Я ведь не дура. Я прекрасно понимаю, что скандалить глупо, что лучше Андрий, чем Ольв, что мир с восточниками стоит большего, чем счастье бедной девушки, которую угораздило родиться дочерью короля… Ах, отец! Почему, почему жизнь так несправедлива?!
— Поплачь, дочка, — вздыхает король. — Поплачь, пока мы вдвоем здесь. Завтра ты должна хотя бы казаться счастливой. Девочка моя, короли не вольны в своей судьбе. Такова плата за власть над судьбами других.