— Мне нравится этот сопляк, — говорит вдруг кочевник, ткнув в меня пальцем. — Отдай его мне.
— Рано ты заговорил о дележе!
— Я обещал сыну. Мальчишка не хочет терять времени даром, но он почти ничего еще не умеет. Ему надо учиться. А у этого, гляди, взгляд храбреца.
Ордынец, хохоча, взлетает на коня.
— Что ж, пусть берет! Пусть попробует узнать у него что-нибудь. Все равно что! Ты прав, этот пленник с характером. Если у твоего сына получится совладать с ним, он станет хорошим вождем! А не получится с этим, пусть берет другого, мне не жалко.
Я не показываю виду, что понимаю их. Но страх пробирает нешуточный.
— Бери его, сын! — Кочевник толкает меня к долговязому мальчишке, стоящему чуть в стороне. Так толкает, что я падаю на колени у его ног.
Стоящие рядом пацаны ржут, но сын вождя остается серьезным.
— Ты слышал, мальчик? — Ордынец обращается теперь прямо к нему. — Можешь попытать силы на другом. У нас, хвала Солнцу, хватает пленников, а скоро будет еще больше!
— Я попробую с этим, вождь, — решительно отвечает парень. — Благодарю за щедрый дар.
— Мне нравится твой сын, брат! — Ордынец машет рукой: — Вперед! Нас ждет славная добыча!
Я провожаю их взглядом. Не подавитесь добычей…
Ты хочешь жить, падаль? — Он хорошо говорит по-нашему, сын вождя.
— Не родился еще человек, который не хотел бы жить, — усмехаюсь я в ответ.
Капитан велел «играть героя».
Но капитан хотел одного — чтобы ордынцы пошли к Лисьей. Они пошли. И время как раз, ловушка уже насторожена. А эти сопляки просто развлекаются со мной, играют во взрослых воинов. И в любой момент могут вместо меня взять другого. А это будет нечестно. И потом… а ну как другим окажется Лека? Я ведь так и не знаю, кто ведет ордынцев к Лисьей…
Ничего, посмотрим! Есть другая хорошая игра, как раз для таких случаев… называется «играть шута».
— Ты расскажешь о заставе. Все.
— Ага, все и еще немножко! Слушай, парень, на черта тебе наша застава, давай я лучше расскажу, где тут самое большое стойбище сусликов.
Я успеваю отвернуть голову, приняв удар вскользь. И ною:
— Слушай, ну чего ты сразу бить? Сказал бы просто, сусликами, мол, не интересуюсь. Я б тебе тогда совиную нору предложил. А то вон как перья пообтрепались, стыдоба…
На этот раз он пресекает мою уловку. Железный кулак впечатывается мне в нос… кажется, я и хруст слышу перед тем, как отрубиться… но второй удар почему-то приводит меня снова в чувство. Из носа течет кровь, я сглатываю и как можно четче произношу, глядя прямо в яростно сощуренные глаза: — Ну и ходи в облезлых перьях, недоносок. Все. Дело сделано, теперь он не примется за другого, не сломав меня. Развлечение вам обеспечено, парни! Я уж постараюсь, чтоб его хватило до подхода нашего отряда.
Тревога Леки касается меня через амулет. Я отвечаю мысленной улыбкой. Ничего, брат мой! Может быть, мы погибнем пленниками, оба, ты и я, но погибнем весело. Уж лично я собираюсь повеселиться! Сын вождя пошептался с дружками, и меня выпутывают из аркана. Пояс с ножнами, правда, сняли раньше… осторожные, прах их забери. Все правильно, вспомнил я рассказы Вагрика, раз пленнику все равно не сбежать, незачем ему лишний почет. А возомнит себя на полпути к свободе — что ж, тем смешнее. Ну, я-то не буду выставлять себя неумным сопляком. Развязали — ладно, понимаю, вы сильнее. Вот только не знаете вы, сильные, каково развлекаться со слабым, прекрасно знающим, чем вас можно оскорбить.
— Раздевайся.
Я медленно и внимательно оглядываю столпившихся вокруг парней. И очень озабоченно спрашиваю:
— Слушай, ты ведь не заставишь меня любиться с кем-нибудь из этих малолеток?
— Куртку, — брезгливо цедит сын вождя. — И рубаху. Нам неинтересно смотреть на то, что ниже.
— Так бы сразу и сказал, — отвечаю миролюбиво. — Другой ведь разговор! А то — «раздевайся»! Я уж думал…
Сын вождя шипит что-то сквозь зубы и выцеливает кулак мне в зубы. Я, само собой, уклоняюсь. И спрашиваю:
— Ты чего, парень, а?
— Заткнись и раздевайся!
Я берусь за пряжки куртки. И холодею — амулет! Отберут! Но медлить уже нельзя. Это будет признанием в трусости. Пусть, отчаянно думаю я. Оно и к лучшему. Ни к чему сейчас Леке моя боль.
Куртка тяжело падает под ноги. Рубашка летит следом.
— Ну? Доволен, сын шакала? Что дальше?
Оскорбление остается без ответа: сын вождя любуется амулетом на моей груди. Наверное, Лекин волчара подрыкивает, сверкая глазом, тоскливо думаю я. Взглянуть бы. Но — смотреть надо в лицо тому, кого оскорбил.
Медленно, как зачарованный, сын вождя протягивает руку. Я стою неподвижно… я знаю, мое волнение не углядит никто. Даже Васюра, пожалуй, не углядел бы. Рука чужака дотрагивается до амулета… мне кажется, я сам чувствую это прикосновение, всей кожей, всей сутью… дотрагивается, медлит пару мгновений и опускается. Амулет остается со мной. А кочевник спрашивает:
— Будешь говорить о заставе?
Я счастливо вздыхаю:
— Вот ведь настырный! О сусликах не хочешь, совиная нора без надобности… ну хорошо, есть здесь застава. Легче тебе от этого? На заставе, дорогой, сусликами не разживешься!
— Вагри, — подсовывается вожаку под руку вовсе сопляк, не старше десяти лет, — послушай, Вагри…
Младший брат, что ли? Уж больно свободно влез в разговор, не по возрасту. Он что-то шепчет на ухо старшему, азартно поблескивая глазами, а я тоскливо думаю: надо же, сына вождя зовут так же, как хорошего нашего друга Вагрика. Обычное имя у степняков, чему удивляться…
— Давай, Тенги! Ты здорово придумал.
Тенги самолично стягивает мне запястья хитрым узлом «змеиный хвост» и взлетает на коня. Ясно. Ты хорошо придумал, Тенги. Это долгая забава, а время мне сейчас всего дороже.