– Десяток… десяток… – вслед за мной повторил белобрысый.
Я видел, как он колеблется. Открылись они только что – значит, новая клиентура нужна позарез. Но не с улицы же ее брать?
– А может, и больше, – продолжал я искушать белобрысого, – и намно-о-о-ого больше. Как договоримся с вашим главным. Музыкалка в Жулебине уходит неплохо, все зависит от начальной цены.
Продавец просверлил меня взглядом, в котором сомнения и согласия было пятьдесят на пятьдесят. Вот он, момент истины: сейчас меня либо к сердцу прижмут, либо на фиг пошлют. Ну же, выбирай сам. Давить я на тебя не стану – на первом этапе сильный нажим подозрителен. Но там, где наваливаться опасно, можно чуть-чуть, в одно касание, подтолкнуть. Без слов. Ответить на его взгляд улыбкой Хорошего Парня, Которому Можно Верить Запросто.
Чаши весов дрогнули. Продавец развернулся к лестнице, задрал голову – туда, где за перилами виднелась дверь, – и проорал:
– Дядь Жень! Тут человек пришел, Киркоровым интересуется!
Минуту-другую ничего не происходило. Но затем дверь все же приотворилась – ровно настолько, чтобы оттуда могла высунуться голова. Рыжая, лет пятидесяти, с большой центральной залысиной.
– В количестве? – спросила голова, рассматривая меня сверху.
Вместо ответа я показал ему две растопыренные ладони.
– Поднимайтесь ко мне, обсудим, – позволила рыжая голова.
Клюнуло! Первое собеседование и фейс-контроль я прошел и, стало быть, допущен к менеджеру. В такие минуты чувствуешь себя не скромным работником ФИАП, а почти самим великим асом Фишером.
От радости мне хотелось преодолеть лестницу в два прыжка. Но я сдержал себя и поднялся на третий этаж степенно, с достоинством оптовика, пускай и мелкого. Неподалеку от лестницы виднелась дверь без опознавательных знаков. Рыжий, распахнув ее, пригласил меня войти. На обстановке здесь явно сэкономили. Комната-коробка была оклеена дешевыми обоями василькового цвета и обставлена небогатой офисной мебелью: три шкафа, три стола и два стула. Один стол был завален пожелтевшими проспектами, два других занимали образцы товара – сплошь лицензионные.
Я, собственно, и не надеялся увидеть контрафакт сразу. Пока меня допустили не на склад, хотя и он, я чувствовал, находится где-то рядом, едва ли не через стенку. У всякой уважающей себя пещеры Али-Бабы есть предбанник – последний рубеж на пути к сокровищам.
Рыжий хранитель пещеры любезно указал мне на один из стульев. Сам же присел на край стола с образцами и представился:
– Евгений Петрович. Это для начала. На Петровича или дядю Женю буду отзываться, как только мы с тобой подружимся… Кстати, а у тебя, добрый молодец, есть какое-нибудь имя?
– Иннокентий Викторович, – в тон ему ответил я. Вместо Улыбки Хорошего Парня я уже приклеил к лицу Улыбку Взрослого Делового Человека. – Пока где-то так. Не знаю, как там насчет дружбы, но если сойдемся в цене, сможете называть меня просто Кэш.
Евгений Петрович, а в будущем дядя Женя, принял мое нахальство к сведению и сделал ответный ход: пододвинул ко мне все то же подарочное издание Киркорова, которое я заприметил еще внизу.
Носителем фонограммы был тут белоснежный австралийский какаду с кривым черным клювом, блестящими глазами навыкате и ярко-желтым хохолком. Внешне птица чем-то напоминала самого певца – когда бы Филипп Бедросович пожелал наконец объединить в один ансамбль строгий, без изысков, концертный фрак и раскрашенный панковый гребень на выбритой макушке. Для красавца попугая его клетка-дворец с позолоченными прутьями и крупной бижутерией по окружности донышка выглядела перебором. Будь домик поскромней, птица в нем смотрелась бы куда эффектней. Зря, по-моему, звезды шоу-бизнеса доверяют дизайн Тёме Лебедеву. Заказчики клюют на раскрученный бренд, а хитрый Тёма над ними прикалывается.
– Вот, пожалуйста, фирменная запись с концерта Филиппа в Доме Союзов. – Менеджер тряхнул остатком рыжих кудрей. – От «Мьюзик Рекордс», качество супер. Берешь десяток, уступаю по три двести.
Ага, прямо десяток у вас, так я и поверил! Даже если устроить тут грандиозный шмон силами спецназа и перетряхнуть все снизу доверху, импортных птичек с Киркоровым наверняка найдется не более трех экземпляров: один для витрины, один для прилавка и еще один, чтобы втереть очки налоговой. В России только очень крупные фирмы используют привозные болванки, и то для мизерных коллекционных тиражей. С каждой зарубежной птицы надо ведь еще отстегивать денежку и Ростаможне, и Ветнадзору, и Минкульту, и Никите Сергеичу. Так что массовые тиражи на импортных носителях пишут крайне редко – больно уж маржа смешная. Без левака производитель наварит пять копеек с рубля, а с леваком все пятьдесят. Ну и какой дурак откажется от сверхприбылей? Законопослушные торговцы музыкой – такая же абракадабра, как отрицательные числа. В школе мы их проходим, но в реальной жизни они не встречаются.