Тогда это казалось необыкновенной, революционной идеей виртуального мира, и позднее я часто думал над той игрой, но теперь… я внимательно осмотрелся в поисках того, что в той игре звалось «шприцом». С него (и ещё с одного предмета — скальпеля) обычно и начиналось всё примитивное Познание Мира. Как бы это ни было ужасно, но именно примитивизма мне в тот момент и не хватало.
Всё же шприц нашёлся быстро. Не теряя ни минуты, я выбрал самую дальнюю девушку, перевернул её и вонзил тонкую иглу в её позвоночник у основания шеи, забрав некую жидкость.
Уложив девушку обратно, я невольно поёжился: мне показалось, что она… смотрела на меня закрытыми глазами! Смотрела и слегка улыбалась. Я провёл в оцепенении не более мига, как рванул вон из комнаты.
Действуя совершенно спонтанно, по наитию, я даже не отдавал себе отчёта в том, что происходит; не понимал, почему я помчался назад, к выходу из пещеры; почему не удивился, когда, пробегая по «стеклянному» коридору, не обнаружил в клетке той самой девушки в белом платье, что с такой надеждой окликнула меня. Я даже не отдавал себе отчёта в том, что, прилетев домой, крепко-накрепко забаррикадировал входную дверь, обычно остававшуюся всегда открытой…
Подлетев к своему персональному устройству для создания виртуальных игр, я первым делом ввёл шприц в порт.
Меня всегда удивляло, почему устройство выглядит как конусообразный столб с торчащими в разные стороны антеннами — прямо как Древнее Древо, что когда-то снилось мне.
Не скрою, что, подключившись, я пожалел о заборе биоматериала из шеи той девушки. Я вообще пожалел, что изначально не послушал Вайю и не отправился вместе с ним домой, а вместо этого влез в нечто запретное и омерзительное, после познания которого жить совершенно не хотелось. Информация, полученная из памяти моей знакомой-незнакомки, оборвала всю мою прежнюю беззаботную жизнь.
Как оказалось, существуют иные миры.
Как оказалось, все миры, придуманные на Юни Солар, просматриваются Советом, а после лучшие из них внедряются и развиваются на оккупированных территориях — гигантских изувеченных Древах — а теперь мегаплатах некогда единого живого Существа, но давно и систематически превращаемого в кибернетический организм. Почти все макропроцессоры, почти все эти планеты смертельно больны, преобразованы и полностью вирусованы, разграблены, выпиты, мертвы… Они уже не подлежат восстановлению.
Как оказалось, у меня никогда не было провалов в памяти. Я просто погиб, разбудив Древних, что сорвали покров и пелену с затуманенных глаз в одном из выдуманных миров.
Как оказалось, все мои жизни записаны, все мои помыслы читаются, все мои слова слышатся и сохраняются на носителе информации, который в случае упорного сопротивления и противоречия программе просто сжигается.
Замещающая, идеально просчитанная, разработанная захватчиками программа развития этой Вселенной не предусматривает появления ошибок. Все ошибки подлежат немедленному устранению и перезаписи антивирусной программой, которая, в свою очередь, сама обслуживает паразитирующую форму жизни.
Как оказалось, я могу использовать свои виртуальные миры и входить в чужие. Любое действие и поведение в виртуальном мире отражается посредством передающих устройств на Всеобщем Древе, меняя Бытие.
Как оказалось, я могу слышать её — мою Незнакомку — даже через закрытую дверь, даже пребывая в разных мирах и жизненных формах. А она способна слышать меня. Сквозь Время, которого не существует, сквозь Пространство, которое придумано, сквозь Бытие, что погружено в Великий Сон…
И это — главное. Ведь это означает, что в любом случае я могу отыскать её — мою любимую, которая стоит по ту сторону закрытой двери, с негасимой надеждой вслушиваясь в иные миры.
«Отец» разметал баррикады и теперь неторопливо шёл в мою комнату в сопровождении Лучезара. Я знал, зачем они идут, и прекрасно понимал, что больше шанса мне не дадут. Вероятно, меня ждёт полная «переплавка» на другой, тёмной стороне Юни Солар. Даже стало интересно, в какой из шестигранников они запихнут меня? В тот, что под именем «Солнце», или в какой-нибудь другой? Да и что такое «Солнце», я не знал. Я всю жизнь зажигал на горе Од, на странном горящем диске, висящем посреди черноты.