— Мне не нравится, чтоб надо мной издевались.
— Тогда почему переживаешь, что этого лишилась?
— Я лишилась мечты. Пропал смысл. Стремиться некуда. Я смотрю в будущее и вижу пустоту.
— Так ведь это хорошо. Когда впереди ничего нет, то это как чистый лист. Рисуй чего хочешь, — ответил Алик.
— Рисовать не умею.
— Я это уже понял. Научится не хочешь?
— В моем возрасте переучиваться…
— Угу. Лучше в ванне реветь.
Забравшись с ногами в кровать, я накрыла ноги одеялом. От пола веяло холодно, а тапок у меня не было.
— Так замерзла? — спросил Алик, закончив с картошкой и перейдя к чаю с зефиром.
— Да.
— Держи зефирку.
— Спасибо.
— Я и чаем могу поделиться.
Индийский фильм шел своим чередом. Зефир с чаем согревал. Можно было сходить на кухню за второй кружкой, но было лень. Где-то я это уже видела.
— С Кешкой так же из одной кружки чай пил? — спросила я.
— К чему клонишь? — спросил Алик.
— Не знаю. Так, к слову пришлось.
— Нет. Ты к чему-то клонишь. И мысли у тебя испорченные, — шмыгая носом, Алик посмотрел на меня. — С Кешкой мы всего лишь друзья. И да, я много времени с ним провел, поэтому часть привычек мы переняли друг у друга.
Он забрал у меня кружку и поставил ее рядом с кроватью. После этого повернулся ко мне.
— Хочешь докажу тебе, что мне нравятся девочки? — серьезно спросил он. Именно, что серьезно. Не было улыбки, не было задорного блеска в глазах. Сплошная серьезность.
— Ты болеешь.
— Одно другому не мешает, — он подвинулся ко мне, чтоб обнять. Я увернулась, но Алик завалил меня на диван. Навис, шмыгая носом.
— Я не люблю, когда так делают.
— Ты ничего не любишь. Я это уже понял. Буду тебя учить любить.
— Чего любить?
— Прикосновения, — его пальцы прошлись по моей щеке. Спустились к шее. — Ты скромная девочка. Замерзшая. При этом тянешься к теплу.
— Ты горячий и предлагаешь, чтоб я об тебя согрелась?
— Да. Я тебя хочу погреть. А ты меня охладишь.
— Я не хочу греться.
— Хочешь. Иначе вчера…
— Не надо. Пожалуйста.
— Да. Надо.
Я замерла. Отвернулась, подставляя щеку под его губы. И чего они все целоваться лезут? Как будто нельзя просто обниматься.
— Чего замерла?
— Ты хочешь целоваться, так я даю тебе эту возможность. Целуйся.
Он не ответил. Прижался лбом к моей щеке. Горячий лоб обжигал. Все же я замерзла. Тут он был прав.
— Снимай кофту, — прошептал он.
— Сам же говоришь, что я замерзла.
— Вот и буду тебя греть, — сказал Алик. Он отстранился.
Я не хотела спорить, потому и сняла кофту. Как же все надоело! Алик почему-то покачал головой и снял свитер, а котором лежал в кровати. Накрыл нас одеялом, прижимая меня к себе. Включился другой фильм. Алик поправил подушку и стал смотреть фильм.
— Приставать не будешь?
— Я же сказал, что буду тебя греть. Привыкай не шарахаться от прикосновений.
— Я и не шарахаюсь. Мне они не нравятся.
— Как ты двух детей родила?
— Одно время мне нравилось обниматься с Гришей. Я его любила.
— И когда перестала?
— Через два года после рождения Риты.
— Почему?
— Я не буду об этом говорить.
— Мне можно, — прошептал Алик. — Никому ничего не расскажу.
— Это тяжело. Из-за этого не хочу рассказывать.
— Насилие?
— Нет.
— Вер. Было же что-то.
— Мне не нравятся некоторые моменты.
— В сексе?
— Да.
— А Грише нравилось.
— Некоторые моменты нравились.
— Он настоял?
— Я не люблю грубость. Не люблю боль.
— Если не любишь, то не делай.
— Так мужчинам нравится. Разве не знаешь, что нужно подстраиваться, чтоб удержать.
— Мужчину? Зачем такого удерживать?
— А ты чего ко мне пристал? — вопросом на вопрос ответила я.
— Почему такой страх? Ты ведь боишься остаться одной.
— Боюсь.
— Из-за этого ты так унижаешься? — спросил Алик.
— Жестоко.
— Жестоко. Но ведь правда.
Правда. Жестокая правда, от которой нельзя было сбежать. Но и смотреть в лицо этой правде я не хотела. Вместо этого я только повернулась на бок и закрыла глаза.
— Не спи.
— Я согрелась.
— Ничего ты не согрелась. Вся дрожишь.
— Нервное.
— Зря боишься. Я женщин не насилую.
— Никто меня не насиловал.
— Насиловал. Заставлять делать то, что тебе не нравится — это насилие. Понятно, почему тебя от парней коробит.