— Тетя, дорогая, какой прекрасный сюрприз, — завопила я в трубку, — если бы ты знала, как мы соскучились…
— Знаю, знаю, доченька, — заверила меня тетя. — А я, как назло, никак не могла выбраться. Ждала, пока откроются ульи. Везу вам свежий мед. Как дети, здоровы?.. Да, знаю, ведь я получила твое письмо.
— Какое письмо, тетя? — раскрыла я рот.
Но тут в комнату вбежала моя мать, разбуженная моим криком, и сделала страшные глаза. Я сразу поняла и подхватила:
— Дорогая тетя, на каждый звонок дети выскакивают в прихожую, все ждут тебя. Это такая радость для них. Сейчас выезжаем на аэродром. — Я покосилась на мать. Она одобрительно кивала головой и усмехалась.
— Каждую ночь я вижу их во сне, — жалобно сказала тетя. — Ну, иншааллах, до встречи.
Там, далеко в горах, повесили трубку.
Я тоже отошла от телефона и вопросительно взглянула на мать.
— Ну, что я тебе говорила, — сказала моя мать. — Уверяю тебя, она едет за тем же, зачем приезжала Шумайсат.
Ах, не все ли равно, зачем, важно, что тетю надо встретить, а у меня с утра планерка на работе, а детям — в школу.
— Скоро узнаем, — потирала руки мать, довольная своей догадливостью. — Поднимай детей. Буди Расула.
— Что ты, мама. Расул же с утра уезжает в командировку.
— Ничего, поедет завтра. Пусть отправляется в гараж. Надо быть на аэродроме хотя бы за час до самолета.
Уныло побрела я в спальню. Да, мама права. Тетю нельзя не встретить. Причем встречать надо всей семьей. Слава богу, Расула не пришлось уговаривать. Он сразу понял, что командировку придется отложить.
Наскоро одев и покормив детей, мы водрузились в машину и отправились на аэродром. Пока Расул примеривался, куда лучше поставить машину, я бросилась к справочному бюро. Оказалось, что самолет, на котором должна была прилететь тетя, даже еще не вылетал из аула. Я приуныла и набросилась на Расула: зачем он так гнал машину? Расул на меня: мол, я не считаюсь с его работой, оторвала от командировки.
Но тут моя мать увидела нашу односельчанку Асият и подбежала к ней:
— Асият, ты летишь в аул? Счастливого пути! Если встретишь там на аэродроме нашу Умужат, передай ей, что мы уже давно ждем ее.
— Вай, баркала, как она обрадуется. Только и слышим от нее: Фазу меня так любит. Фазу меня к себе жить зовет.
— Да, да, и я ее люблю, и дочь моя Фазу души в ней не чает, — поддакнула моя мать и покосилась на меня.
Но тут началась посадка, и все побежали к самолету. А я, вздохнув, села на скамейку и стала думать о своих тетях.
Их у меня две. Одну из них, сестру моей матери, зовут Шумайсат, что значит «прямая, бесхитростная». Другую, сестру отца, — Умужат, что означает «покорная», хотя это никак не соответствует ее характеру.
Когда я впервые увидела своих теток и какую из них узнала первой? Порой мне кажется, что я знала их всегда, еще до того, как родилась на свет. Они очень разные, мои тети: Шумайсат молчалива, Умужат льет слова, как речка воду. Шумайсат худая и длинная, как дерево рябины. Умужат, наоборот, маленькая и кругленькая, как куст шиповника. У Шумайсат красивые печальные глаза и такие глубокие, как горные пропасти с быстрыми речками на дне. Лицо Умужат всегда блестит, словно обильно смазано овечьим жиром. А глаза у нее такие пронзительные, что невольно подумаешь: наверное, она знает про тебя больше, чем ты сам.
Обе тети выросли в нашем доме и вместе с моими родителями переезжали то в аул, то в город, куда по службе переводили моего отца. У него родители рано умерли, и на руках осталась младшая сестра Умужат. Когда мой отец полюбил мою мать и привел ее в свой дом вместе с ее младшей сестрой Шумайсат, Умужат встретила обеих женщин в штыки. Горячо любившая брата, она приревновала его к чужим женщинам. Кроме того, Умужат привыкла быть в доме полновластной хозяйкой. С затаенной враждебностью наблюдала она за своей ровесницей Шумайсат. Шумайсат была робкой и молчаливой, а Умужат казалось, что она себе на уме.
Мои мать и отец относились к ним одинаково и одинаковые подарки дарили им к праздникам. Но Умужат всегда казалось, что у Шумайсат обновка лучше. Она щупала материю, смотрела ее на свет и однажды даже вырвала из нее нитку. А потом заявила, что у Шумайсат материя с блестящей ниткой. Моя мать предложила ей поменяться с Шумайсат. Умужат так и сделала, но ночью при свете луны она снова сравнила два куска материи и утром забрала обратно свой отрез.
Умужат с приходом в дом двух женщин переложила на них домашнюю работу, но не забывала при этом делать вид, что дом держится на ней. Она вставала рано, засучивала рукава, громко гремела на кухне посудой, а когда брат уходил, заваливалась спать. Стоило же ему показаться на пороге, как Умужат была тут как тут: она протягивала ему рубашку, выстиранную и отглаженную Шумайсат, и говорила при этом: «Вот, я тебе постирала, надень чистую».