Вийон оторопел.
– Я не понимаю, господин… как можно отдать год или два, или, тем более, десять лет жизни в залог?
– Тебе и не нужно этого понимать, – ответил Кусса. – Я заберу твои десять лет и верну их, когда ты вернешь мне долг.
– Могу ли я подумать?
– Ко мне не приходят люди, которым нужно подумать, – отрицательно покачал головой Кусса. – Ко мне приходят люди, которые опробовали все, но так и не смогли получить желаемого.
– Да, – согласился Вийон. – Вы правы, господин. Я согласен.
– Возьми трубку и дыши, – повелел Кусса, показав на кальян.
Вийон так и сделал. Он стал дышать, а затем лег на диван, потому что в голове его образовалась необыкновенная легкость, а в теле – слабость. Ничего не хотелось делать, и ни о чем не думалось, он будто впал в какое-то забытье или безвременье. Глядя на Куссу, корзинщик не замечал никаких признаков того, что кальян оказывал на хозяина дома схожее действие – напротив, Кусса, казалось, взбодрился. Вийону подумалось, что его жизнь перетекает по трубкам, как по венам, в кальян, а из кальяна – к Куссе, и тот выпивает ее и сохраняет где-то внутри себя. Эту простую мысль он думал по частям, долго, неопределенно долгое время, перемежаемое периодами забвения, пока не почувствовал, что кто-то вытаскивает конец трубки у него изо рта.
– Достаточно, – сказал Собиратель Дней, возвышаясь над клиентом. – Поднимайся, и уходи. И помни – чем позже ты вернешь мне долг, тем меньше твоих дней сохранится; если ты задержишь выплату более, чем на полгода – не останется ничего.
Кусса Кутит взял руку Вийона и вложил в нее серебряный сикталь, а затем позвал слугу, который сопроводил корзинщика до выхода из дома. На улице уже совсем стемнело, и Вийону нужно было поскорее добраться до ворот, соединяющих Нижний город со Средним – пока их не закрыли на ночь. Он шел, с трудом переставляя ноги – тело было ужасно слабым и как будто бы сделалось более медлительным и грузным, зубы болели, и дышалось с трудом. Прежде он почти не замечал своего тела, сейчас же ощущал слишком хорошо, насколько оно инертно и порядком уже изношено. Часть его жизни, его Шэ, осталась у Собирателя Дней, и Вийон впервые ужаснулся тому, что будет, если он не найдет способа вернуть долг. Прежде он мало думал о старости, но десять лет, исчезновение которых прошло столь внезапно и быстро, заставили его по-другому на все посмотреть. Маячившая впереди, надвигающаяся старость была ужасна – время увядания, потеря здравости ума, телесной силы, бодрости, остроты чувств, и хуже всего в ней была ее неотвратимость.
Ворота уже закрывали, но он успел пройти в Нижний город. Чтобы избавиться от накатывающей паники, он направился в пивную Нилкута, где все его знали: сикталь – это большие деньги, их с избытком хватит на снятие жилья, и потому вполне можно было позволить себе потратить несколько талей на дешевое вино. Нилкут радушно встретил его и принес вино, также в общем зале обнаружились Огис и Майрын, а также чистильщики улиц Уса и Лэн, и Вийон присоединился к их кампании. После первой чарки вина жизнь показалась ему немного лучше, чем прежде, а после второй и третьей – еще лучшей. Друзья спрашивали, отчего он выглядит так дурно, будто бы постарел за один день на десять лет, но Вийон отнекивался и отшучивался как мог, не называя истинной причины. Постепенно его дурное настроение сходило на нет, вино и дружеская кампания прогнали печаль, он смеялся шуткам и даже шутил сам; Лэн, как уже бывало не раз, стал предлагать скинуться и позвать блудницу, как обычно, ему отвечали, что дешевая шлюха – а позволить себе бедные корзинщики и чистильщики улиц могли только таких – окажется либо старой, либо страшной. либо наградит их нехорошими болезнями, а вероятнее всего – одновременно и старой, и страшной, и больной. Лэн уверен, что не все так плохо – если, конечно, выбирать тщательно, а не хватать первую, которая попадется. Оживленное обсуждение, сопровождаемое шутками, байками, присказками и рассуждениями о жизни, было прервано, когда внезапно в пивную вошла Элеса Рауп. Она была столь массивна, лицо ее столь зло, а двигалась она столь целеустремленно, что притих не только Вийон, но и его товарищи. Вийон знал, что она приходит всегда, когда ему хорошо, как будто чувствует это каким-то мистическим образом и немедленно стремится все разрушить, отнять у него любую, пусть даже самую ничтожную радость, которая только может возникнуть в его нелегкой жизни. Все как всегда, и даже то, что они расстались, ничего как будто бы не изменилось.
– Так я и знала, – низким, полным затаенной злобы, голосом сообщила вийонова жена, нависнув над столом. – Где же ты еще можешь быть? Идем-ка со мной…