В магазине меня уже ждали. Охранник у входа не стал спрашивать талон, хоть и видел, что я «доживающая». Сервировщица, раскладывающая в пакеты продукты, не глядя в глаза, украдкой кивнула мне, и занялась другими покупателями. И я пошла между стеллажами, рассматривая то одни, то другие консервы, чтобы для многочисленных камер слежения всё было, как обычно. И, зайдя за крайний стеллаж от всевидящего ока, нырнула в потайную дверь. За ней тянулась вниз тёмная лестница. Но меня уже ждали с тёплым пятнышком света под ноги.
— Осторожнее, ступеньки, — предупредил глубокий мужской голос, едва подрагивающий от волнения.
Мне протянули руку, и я опёрлась — колено всё больше болело, нещадно вгоняя в слабость всё тело. И мы пошли вперёд, туда, где светился выход на свет.
Лестница скоро закончилась подвальной комнатой, где среди беспорядочно стоящих покосившихся от времени и сырости столов и стульев, ждали люди. Родители — отцы или матери — со своими чадами. Сегодня их было много. Большинство лиц уже знакомые, но лишь несколько новеньких. Все смотрят с тревогой и напряжением. Конечно же! Самому отдавать своё чадо детолюбу — зверю, который полвека назад издевался над детьми, содержал их в изоляторах и увечил их сознание, принуждая к богопротивной деятельности.
— Добрый вечер, уважаемые, — негромко поздоровалась я, и в ответ послышался нестройный хор тихих голосов. — Садитесь, пожалуйста. Начнём.
И, когда все расселись по стульям, я тоже опустилась на краёшек старого подранного кресла и на миг задумалась… Но память услужливо сразу вытолкнула наверх нужное.
— Итак… Жила-была девочка. Звали её Красная Шапочка…
Через четверть часа сказка была рассказана и люди в комнате, просидевшие всё это время без движения, выдохнули и лёгкий гул повис в помещении, когда разом все стали двигаться, шёпотом обсуждать и делиться впечатлениями. Я прикрыла глаза и подождала, когда вновь установится тишина. Это раньше, давным-давно, люди были в состоянии держать внимание на учителе целый урок и даже больше, а ныне и это время стало запредельным — рекламные и новостные ролики на одну тему никогда не занимают больше нескольких минут.
— А теперь, — выдохнула я. — Давайте посчитаем. Итак… В этой сказке было… Сколько героев? Мама, Красная Шапочка, Бабушка, Серый Волк и Охотник, получается…
— Пять! — вытянул ладонь почти под потолок молодой папаша в дальнем ряду. И тут же зарделся так, что и при хилом свете подвесной керосиновой лампы, стало видно. И сильнее прижал к себе хмуро сопящего малыша.
— Правильно. А сколько бы их было, если бы Охотник пришёл не один, а с товарищем?
…
Последний урок — чтение — закончился уже ближе к полночи. Стараясь не шуметь, люди быстро покидали подвал. Уходили через лаз, выходя на уже тёмную улицу, где объективы не могли точно определить их. Я задержалась, стирая со стены последние буквы.
— Варвара Николавна? — молодой человек, с уже спящим ребёнком дошкольного возраста на руках, стесняясь, подступил ближе. — Вы меня не узнаёте?
Я пригляделась, но нет, в свете тусклой лампы черты не казались знакомыми.
— Я Стёпа! Сын Людмилы Тимошиной! Она Ваша была в этой… как её… школе!
— Ох…
Как можно было не понять?! Этот яркий румянец, вспыхивающий словно спичка, при любом стеснении! Эта сивая колючая чёлка — что у него, что у маленького на его плече! Как же я так…
— Помню Люду, помню! — всплеснула я руками — Как она? Поди уже первая категория доживания?
— Померла, — чуть поджал губы Степан. — Давно уже. Почитай, как раз, в год, когда Мишаня родился, — и глазами указал на сивую макушку мирно спящего на плече ребёнка. — Тогда ещё лето было такое… Асфальт плавило.
— Значит, шесть лет, — посчитала я. — Давно, да… А сам ты как?
— Живу, — улыбнулся парень. — Девку нашёл, другую. В замен его мамки. Мамка-то его померла. Как вышла на работу, как положено, на третий день после родов-то, так её и обескровило досуха, вот и… Нужно было кормилицу искать — я и нашёл. А девка хорошая — решил и женой сделать. Сейчас вот дома она со вторым, со своим, сидит, а я сюда. Прослышал, что тута тепереча секты детолюбов место, вот и… А я давно хотел прийти — мать всё говорила, иди да иди, послушаешь, жизни научишься поболее, чем у попов… Она много знала, мамка-то! И без пальцев считала, и бумагу марала закорючками, и даже потешные сказки иногда ночью рассказывала, складные такие, как частушки, только больше грустные или о любви…