Луис словно в гипнозе смотрел на канаву. Наконец с усилием оторвал взгляд, облегченно вздохнув, словно отпустили его колдовские чары или по команде гипнотизера он вышел из транса.
Луис пошел дальше. Вскорости он нашел, что искал. Да, видно, в подсознании надежно отложилось все, что ему было нужно в тот день, когда хоронили Гейджа.
Во тьме проступили очертания небольшого здания. Покойницкая. Там оставляли на зиму усопших. Земля-то твердая, могилу не вырыть даже экскаватором. Дожидались там своей очереди покойники и когда окрест случалось разом много смертей.
Да, и в похоронном деле выпадают горячие денечки. Луис узнал: нежданно-негаданно смерть вдруг одним махом прибирает множество людей.
— Но даже в этом полное равновесие, — уверял некогда дядя Карл. — Если, скажем, в мае я полмесяца без работы, то в ноябре, к примеру, за те же полмесяца придется, может, десяток похорон обслужить. Правда, на ноябрь пик редко приходится, как, впрочем, и на Рождество, хотя есть поверье, что именно в Рождество люди как мухи мрут. Но это все вранье. Спроси любого, кто к похоронному делу причастен. Ведь люди счастливы на Рождество, им хочется жить, вот они и живут. А уж в феврале работенки нам прибавляется. Стариков грипп в могилу сводит, воспаление легких, но это еще не все. Иной раз люди, больные раком, целый год за жизнь бьются, а приходит февраль, и будто у них силы иссякают. Тут рак в два счета с ними справляется. Вроде 31 января улучшение, чуть не на поправку дело идет, а 24 февраля — ногами вперед выносят. В феврале больше всего инфарктов, инсультов, почки отказывают. Скверный месяц. Силы у людей на исходе. Мы же к такому привычны. Но не угадаешь, иной раз в июне или в октябре такое же. А вот в августе — никогда. Август спешки не любит. Разве что несчастные случаи: то газовую магистраль разорвет, то автобус с моста упадет. И все ж в августе покойницкая пустует. А случалось по февралю нам гробы в три этажа ставить. И оттепели дождаться не могли — чтоб хоть некоторых успеть закопать, а то пришлось бы холодильную камеру арендовать, — дядя Карл, помнится, даже засмеялся. И Луис, чувствуя, что приобщается к знаниям, которых ни в одном колледже не наберешься, тоже засмеялся.
Двойные двери покойницкой, казалось, вырастают из поросшего травой склона насыпного холма, красивого и совершенного, как женская грудь. Такого природа создать не могла, рассудил Луис. Вершина приходилась почти вровень с копьецами, венчавшими ограду. Причем ограда не поднималась, повторяя рельеф холма, а шла ровно.
Луис огляделся, взобрался на холм. По другую сторону он увидел пустую площадку акра в два. Впрочем… не совсем пустую. Там, чуть поодаль от покойницкой, стоял небольшой сарай. ТОЖЕ, НАВЕРНОЕ, КЛАДБИЩЕНСКАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. Инструменты хранят.
Свет уличных фонарей просачивался сквозь трепещущую на ветру листву деревьев — старых вязов и кленов, — но с улицы не видно, что творится на площадке. А у Луиса улица как на ладони. Ни души, ни машины. Пусто. Он осторожно съехал наземь. Так надежнее, по крайней мере, не упадешь и не зашибешь разбитое колено. Вернулся к могиле сына. Едва не упал, споткнувшись о брезентовый сверток. Придется, видно, в два приема все переносить: сначала сына, потом — инструменты. Он поморщился — спина ныла, протестуя против грядущей работы — и подхватил на руки большой тяжелый сверток, чувствуя, как переваливается из стороны в сторону в брезентовом куле тело Гейджа. Луис упорно гнал мысль, даже не мысль, а шепот своего внутреннего голоса: «А ведь ты, Луис, умом тронулся».
Он оттащил тело к зеленому холму с двойными раздвижными дверями (отчего покойницкая больше смахивала на двухместный гараж). Прикинул, что придется сделать, чтобы втащить двадцатикилограммовый куль наверх, да еще без веревки. Чуть отойдя, он разбежался и, подавшись вперед, полез-полез по крутому склону. Почти на вершине ноги заскользили по траве. Уже падая, он бросил свою ношу, что было сил, вперед. Сверток попал точнехонько на вершину. Луис снова вскарабкался на холм, опять огляделся — никого! — придвинул сверток почти вплотную к ограде. И поспешил обратно — принести все остальное.
Вот он уже снова на холме. Рядом с брезентовым кулем лежат кирка, совок и фонарь. Луис несколько времени отдыхал, прислонившись к прутьям ограды, уперев руки в колени. Новые электронные часы — подарок от Рейчел к Рождеству — показывали 2.01.
Больше пяти минут отдыхать он себе не позволил. Перекинул совок через ограду. Тот глухо стукнул о траву. Хотел было положить фонарь в карман брюк, ан нет, не уместился. Осторожно просунул руку меж прутьями и скатил фонарь по склону за ограду кладбища. Только б не разбился о камень. И как не догадался рюкзак захватить!
Пластырем надежно прикрутил кирку к брезентовому свертку, обмотал лезвие толстым слоем. Пластырь кончился. Луис сунул пустую катушку в карман. Поднял тяжеленный куль и переправил через ограду. (Спина тут же негодующе отозвалась. Да, дорого заплатит он за эту ночь. Всю неделю, поди, согнуться не сможет.) Отпустил. Услышав тяжелый удар о землю, поморщился.
Перекинув ногу через острые наконечники ограды, уцепился за два из них руками, перешагнул и другой ногой. Повис, цепляя ногами за холм, подступивший вплотную к ограде. И спрыгнул наземь.
Тут же поспешил к тому месту, куда побросал поклажу, принялся шарить в траве. Сразу же нашел совок, он тускло поблескивал под случайным светом уличного фонаря, прокравшимся сквозь листву деревьев. А собственный фонарь куда-то запропал, и Луис не на шутку струхнул. Начал обшаривать густую, мягкую траву, стоя на коленях — и куда он мог закатиться? Сердце отчаянно колотилось, дышал он тяжело и шумно.
Ага, вон он — Луис приметил что-то темное метрах в двух от предполагаемого места. Длинный, продолговатый предмет сразу выдал себя, как и покойницкая, замаскированная под обычный холм. И то, и другое слишком правильной формы. Луис схватил его, нащупал стекло под войлочным колпачком, кнопку выключателя. На секунду луч ударил в подставленную ладонь и тут же исчез. Луис выключил фонарь. Все в порядке, работает.
Перочинным ножом срезал пластырь, освободив кирку, перетащил все инструменты к придорожным деревьям. Сам затаился за самым толстым и огляделся. Масонская улица точно вымерла. Лишь в одном доме горел огонек — маленький желтый квадрат на втором этаже. Может, кого бессонница мучает, может, там прикованный к постели больной.
Быстро, но неторопливо выступил он из-за дерева на тротуар. После кладбищенской тьмы на освещенной улице он почувствовал себя незащищенным, у всех на виду: стоит, держа в руках большой совок, кирку и фонарь. Стоит рядом со вторым по величине кладбищем в округе. Приметь его сейчас кто-нибудь, не избежать расспросов.
Стуча каблуками, быстро перешел на другую сторону. Метрах в пятидесяти увидел свою «хонду». Луису расстояние это показалось раз в сто больше. Его прошиб пот. Вот-вот заурчит, приближаясь, машина, послышатся шаги за спиной, стукнет, открываясь, окно.
Вот и машина. Прислонив сбоку инструменты, он полез за ключами. В карманах нет! Пот лил в три ручья, вновь пустилось вскачь сердце. Луис стиснул зубы, сопротивляясь одолевающей панике.
Наверное, обронил, когда прыгал с ветки на ограду, а оттуда — на землю. Тогда же и коленку расшиб. Валяются ключи где-нибудь в траве, придется зажечь фонарь, иначе не найти. Неужели все, конец? Одна крохотная неудача — и все, конец!
УСПОКОЙСЯ, НЕ ДЕРГАЙСЯ. НЕ СПЕШИ. ПОСМОТРИ ЕЩЕ В КАРМАНАХ. МЕЛОЧЬ НЕ ВЫСЫПАЛАСЬ, ЗНАЧИТ, И КЛЮЧИ НЕ МОГЛИ ВЫПАСТЬ.
Луис и впрямь неторопливо и обстоятельно обшарил, даже вывернул карманы.
Ключей нет!
Он склонился над машиной: что же делать? Неужели лезть обратно на кладбище, оставив всю поклажу здесь, захватив лишь фонарь. И до рассвета безуспешно искать, искать, искать.