Рейчел помолчала, видно, обумывая положение.
— Хорошо, Джад. Может, вы и правы. Скажите только одно. Это страшно?
— Как бы ни пришлось, справлюсь, — спокойно ответил Джад. — Не так страшен черт, как его малюют.
На дороге мелькнула огоньками машина, ехала она очень медленно. Джад привстал, всматриваясь, но тут же снова сел: у дома Кридов машина набрала скорость и исчезла из вида.
— Ну, что ж, — вздохнула Рейчел. — Я поняла. Видно, камень на сердце у меня так до конца пути и останется.
— Сбросьте его, милая моя. Пожалуйста, сбросьте. Сберегите силы на завтра, не беспокойтесь, все здесь будет в порядке.
— Так вы обещаете мне все рассказать?
— Обещаю. За бутылочкой пива расскажу все-все.
— Тогда до свидания. До скорого.
— Именно: до скорого. До завтра, Рейчел.
Она не успела и слова сказать, как Джад повесил трубку.
Помнится, в домашней аптечке хранились таблетки кофеина. Но найти их Джаду не удалось. С сожалением он убрал пиво в холодильник, заварил крепкий кофе. Вернулся к окну, уселся и снова стал наблюдать за домом Луиса.
Кофе — равно и беседа с Рейчел — не давали ему уснуть еще с час. Потом он опять начал клевать носом.
НА ПОСТУ НЕ СПЯТ, СТАРИНА! РАЗ УЖ ТЫ СЫГРАЛ НА РУКУ НЕЧИСТОЙ СИЛЕ, РАЗ УЖ ЗАВАРИЛ КАШУ, ТЕБЕ ЕЕ И РАСХЛЕБЫВАТЬ. НА ПОСТУ СПАТЬ НЕЛЬЗЯ!
Он закурил очередную сигарету, глубоко затянулся, закашлялся — тяжело, по-стариковски. Положил сигарету в желобок пепельницы, обеими руками потер глаза. По шоссе пронесся тяжелый многотонный грузовик, слепя фарами, разрезая ветреную, насупившуюся ночь.
Он задремал, но тут же вскинулся, похлопал себя по щекам и ладонью и тыльной стороной руки. В ушах зазвенело. В сердце пробудился страх, вором прокравшийся в святилище.
МЕНЯ КЛОНИТ КО СНУ… БУДТО КТО-ТО ГИПНОТИЗИРУЕТ… ИЛИ ЧТО-ТО… ХОЧЕТ, ЧТОБЫ Я СПАЛ. ПОТОМУ ЧТО СКОРО ЛУИС ВЕРНЕТСЯ, НУТРОМ ЧУЮ. А ЭТА СИЛА НЕ ХОЧЕТ, ЧТОБЫ Я ВМЕШИВАЛСЯ.
— Нет! Ни за что не поддамся! Слышишь! Я покончу со злом. Дело слишком далеко зашло.
Под крышей застонал-завыл ветер, деревья через дорогу замахали ветвями — ни дать ни взять гипнотические пассы. Джаду опять вспомнилась та ветреная ночь шестьдесят лет тому — посиделки вокруг печурки в тесном сарае. Там сейчас огромный мебельный магазин. А в ту ночь друзья проговорили до утра… Нет уже ни Джорджа, ни Рене Мишо. Один он остался. Рене раздавило в лепешку между двух товарных вагонов буйной мартовской ночью в 1939-м. Джордж Чейпин умер от инфаркта в прошлом году. Последний из друзей, тоже дожил до преклонных лет, а в старости все глупеют. Иногда глупость рядится в личину доброты, иногда — гордости, иногда тянет раскрывать прошлые тайны, передавать, так сказать, эстафету, переливать из пустого в порожнее…
ПРИХОДИТ ЕВРЕЙ-ТОРГАШ И ГОВОРИТ: «ТАКИ ЧТО-ТО Я ВАМ ИМЕЮ ПОКАЗАТЬ. ТАКОГО НЕ ВИДЕЛИ. КАРТИНКИ. СМОТРИШЬ: ВРОДЕ, ДЕВУШКИ В КУПАЛЬНИКАХ, ПОТРЕШЬ МОКРОЙ ТРЯПОЧКОЙ, А ОНИ УЖЕ ГОЛЕНЬКИЕ…
Голова у Джада опускалась все ниже… подбородок уже лег на грудь…
…А ВЫСОХНУТ И ЧТО БЫ ВЫ ДУМАЛИ? ОПЯТЬ ОДЕТЫЕ! НО ЭТО ЕЩЕ НЕ ВСЕ…»
Рене увлеченно рассказывает, подавшись вперед, улыбаясь друзьям. Джад держит бутылку, ласково обнимает ее… но пальцы хватают воздух.
Сигарета в пепельнице почти догорела, свесив длинный пепельный хоботок. Но вот он свалился вниз, мелькнула и погасла последняя искра, пепел так и остался клубочком — точно свиток с руническими письменами.
Джад крепко спал.
Он не слышал, как минут через сорок к дому напротив подъехала «хонда» Луиса, и хозяин поставил ее в гараж. Джад не шелохнулся, не пробудился… как и апостол Петр, когда римские легионеры пришли взять под стражу бродягу по имени Иисус.
53
Луис нашел новую катушку с пластырем в шкафчике на кухне, отыскал он и веревку — в гараже, рядом с кучей «зимних» покрышек. Пластырем он скрепил кирку и совок воедино, перевязал еще веревкой с петлей на конце и накинул на плечо.
Итак, инструменты на плече, Гейдж на руках.
Открыв дверцу машины, он с трудом вытащил брезентовый куль. Да, Гейдж много тяжелее Чера. Пока его до индейского могильника дотащишь, семь потов сольет. А там ведь еще землю рыть каменистую, неуступчивую.
Ничего, он справится. Непременно.
Луис Крид вышел из гаража, подумав, зажег фонарь, постоял. Вот здесь кончается асфальт, начинается лужайка, а за ней — тропа на Кошачье кладбище. Хотя ночь выдалась темная, Луис отчетливо видел ее, будто фосфором смазана.
Налетел ветер, взъерошил волосы. На мгновение Луиса охватил давний детский страх перед тьмой. Он снова почувствовал себя слабым, маленьким и беззащитным. Неужто и впрямь войдет в этот черный лес с телом сына на руках, и ветер все настойчивее будет гнать его, а тьма будет все сгущаться. Неужто он осмелится пойти в этот раз один?
НЕ ДУМАЙ ОБ ЭТОМ. ИДИ И ВСЕ.
И Луис пошел.
Через двадцать минут он добрался до Кошачьего кладбища. Руки и ноги дрожали от напряжения. Луис рухнул наземь, спустив тяжелый сверток на колени. Минут двадцать сидел недвижно, отдыхал, иногда задремывая. Но страха больше не чувствовал — его вытеснила усталость.
Наконец снова поднялся на ноги, не особо надеясь одолеть гору валежника. Но нужно попытаться, крутилась неотступная мысль. Ноша, казалось, весила не двадцать килограммов, а все сто.
Странное дело, все, что он испытывал и чувствовал в первый раз, повторилось и сейчас. Нет, не вспомнилось, а именно повторилось. Едва он ступил на нижний поваленный ствол, как его снова охватило безудержное и беспричинное ликование. Усталость не спала, но он ее уже не замечал.
ИДИТЕ ЗА МНОЙ. ИДИТЕ, И НЕ СМОТРИТЕ ПОД НОГИ, ЛУИС. НЕ ОСТАНАВЛИВАЙТЕСЬ И НЕ СМОТРИТЕ ПОД НОГИ. Я ЗНАЮ ПУТЬ, НО ПРОЙТИ ЕГО НУЖНО БЫСТРО И УВЕРЕННО.
Да, именно, быстро и уверенно, как и вытащить жало из шеи сына.
Я ЗНАЮ ПУТЬ.
Но путь-то один, подумал Луис. Либо откроется, либо — нет. Ведь пытался же он однажды в одиночку одолеть гору валежника, и ничего не вышло. Но сейчас шагал по стволам и сучьям быстро и уверенно, как и в прошлый раз, ведомый Джадом. Он лез выше и выше, не глядя под ноги. Но вот остановился — выше только ветер. Играет его волосами, кружит и виляет как по лабиринту.
Чуть подзадержавшись на вершине, Луис поспешил вниз — точно по лестнице сбежал. По спине хлопали кирка с совком. Через минуту он уже стоял на мягкой пружинистой хвое, устилавшей землю, и страшная громада валежника — позади, выше, чем кладбищенская ограда.
Луис шел по тропе, неся на руках сына и вслушивался в стенания ветра, совсем не страшные сейчас. Что ж, самое трудное позади.
54
Рейчел Крид прочитала на дорожном знаке «Портленд, Уэстбрук — 8-й поворот направо», включила заднюю сигнальную фару, тронула машину, в черном небе мелькнула гостиничная неоновая вывеска. Да, ей удалось отдохнуть, поспать. Сбросить необъяснимое и тягостное, не отпускавшее ни на минуту беспокойство. И хоть ненадолго заполнить скорбную пустоту тоски по ушедшему сыну. Как будто разом удалили все зубы. Сперва онемелое бесчувствие (хотя боль выжидала, затаившись, готовая, как кошка, к внезапному броску). Потом онемелость исчезла и, будьте уверены, боли достало сверх всяких ожиданий.
ОН СКАЗАЛ, ЧТО ПРИШЕЛ ПРЕДУПРЕДИТЬ… НО САМ ВМЕШАТЬСЯ НЕ СМОЖЕТ. СКАЗАЛ, ЧТО ОН РЯДОМ С ПАПОЙ, ПОТОМУ ЧТО ТОТ ПРИСУТСТВОВАЛ ПРИ ЕГО ПОСЛЕДНИХ МИНУТАХ, КОГДА ДУША ОТДЕЛЯЛАСЬ ОТ ТЕЛА, вспомнились слова дочери.
ДЖАД ОБО ВСЕМ ЗНАЕТ, НО МОЛЧИТ. ЧТО-ТО НЕЛАДНОЕ ЗАМЫШЛЯЕТСЯ, ВОТ ТОЛЬКО ЧТО? САМОУБИЙСТВО? НЕТ, НА ЛУИСА НЕПОХОЖЕ. НЕ ВЕРЮ. НО ЧТО-ТО ОН НЕ ДОГОВАРИВАЛ, А ТО И ЛГАЛ… ПО ГЛАЗАМ ВИДНО… ДА ПО ВСЕМУ ЛИЦУ, СЛОВНО ОН ХОТЕЛ, ЧТОБ Я ЗАМЕТИЛА ЭТУ ЛОЖЬ И… ПОЛОЖИЛА ЕЙ КОНЕЦ. ПОТОМУ ЧТО ОН БОЯЛСЯ ЧЕГО-ТО… КРЕПКО БОЯЛСЯ…
ЛУИС? БОЯЛСЯ? НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!
Рейчел вдруг резко вывернула руль влево, маленькая машина, взвизгнув шинами, повиновалась, но слишком резко. Не перевернуться бы, мелькнула мысль. Обошлось. Она снова держала путь на север к шоссе № 8, а позади покойно мигали огоньки гостиницы. Появился новый указатель, зловеще поблескивая отраженным светом, он гласил: ВЫЕЗД НА ШОССЕ 12, КУМБЕРЛЕНД, КУМБЕРЛЕНД-ЦЕНТР, ИЕРУСАЛИМСКАЯ ДЕЛЯНКА, ФАЛМУТ, ФАЛМУТ-БЛИЖНИЙ.