Правда очищает, по крайней мере, я так думаю. Если у вас есть какие-нибудь вопросы или вы хотите знать что-то еще, позвоните мне.
Пегги кивнула, но так и не подняла головы.
— Хотите его увидеть? — спросила Моллина.
— Я не знаю. Все эти годы… я никогда его не встречала. В церковь я больше не ходила, тем более в церковь Святой Марии Гваделупской.
— После сегодняшнего дня вы будете лицезреть его фото в газетах и читать о нем. Уже завтра газетные циркачи выведут его в центр арены, — Моллина еще несколько минут помолчала, а потом произнесла: – Нет ничего хуже, чем пытаться бежать от прошлого, особенно когда рядом есть друзья. В конце концов, все они в той или иной степени стали его мишенью, потому что стояли между ним и его самым сильным и глубоким желанием.
Пегги огляделась вокруг, на тех, кто встречался с ее сыном, некоторые даже довольно хорошо его знали – или думали, что знают – общались с ним годами. Некоторые, например, Темпл и Мэтт, только недавно познакомились с ним и не имели о нем никакого мнения вообще. Затем Пегги снова кивнула и опустила голову, а сестра Серафина вроде встала со стула, а потом опять на него села.
Людей в кабинете было много, и Мэтт подумал, хватит ли тут места, если еще добавить подрывную энергетику злобного существа. Моллина по связи сообщила, чтобы «ввели заключенного».
Он был в наручниках, в тюремных штанах и рубахе. С ним – сопровождающий полицейский. Его круглые в пластиковой оправе очки и прическа в стиле «яппи» делали его похожим на героя из какой-нибудь криминальной картины сороковых – такой винтажный заключенный.
Моллина указала ему на единственный свободный стул:
— Садись.
Он повиновался и неуклюже присел на край стула так, чтобы его закованные руки не оказались прижатыми его спинкой.
Пегги глянула на него между пальцами ладоней, которые все еще не убирала от своего лица, точно застенчивый ребенок. Он ответил ей безразличным взглядом.
— Я не вижу… никакого сходства, — сказала она. — Вы знаете, кто я?
— Отлично! — ответил он. — Не хочу никаких родственников. Они меня выкинули. И да, я нашел вас, когда только приехал в город. Я знаю, где вы живете. Знаю, что вы трясетесь над этими тупыми, эгоистичными кошками точно так же, как ваша тетка – над армией вшивых бродяг. Вам, людям, следовало бы рожать кошек вместо детей.
От его ироничного тона Пегги вздрогнула:
— Может быть, мы пытались восполнить наши потери, в каком-то смысле.
— Дай мне волю, я б с удовольствием «восполнил» все ваши потери.
— Питер! — строго, но не зло прервала его сестра Серафина. — Ты сделал много хорошего для церкви. Ты помогал обнищавшим престарелым вдовам, жертвовал своим временем, работал бесплатно… неужели это все было обманом?
— Да, — ответил он, сузив глаза. — Вы отослали меня в этот ужасный дом, к этим отвратительным людям. Это было, возможно, не так плохо, чем если бы меня не выкинули, как грязную тряпку. Все время одни и те же паршивые литании: «Церковь сказала то», «церковь сказала это». Моя мать была шлюхой, а отец никчемным пройдохой.
— В то время меня здесь не было, — напомнила ему Серафина.
— Вы были. Или кто-то типа вас. Вы все одинаковые, ваш тип называется «Я лучше других». И неважно, носите ли вы черное с белым или сидите дома под изображением Пресвятого Сердца и бормочете бесконечные молитвы.
— Это было очень давно, — произнес вдруг отец Эрнандес. — Меня воспитывали по тем же строгим правилам. Да, они были нетерпимыми и безжалостными, но теперь времена и церковь, и люди в церкви изменились, Питер. Почему ты не можешь тоже измениться?
— Потому что я не хочу, отец, — он выплюнул почетное звание священника, как ругательное слово. — И у меня нет отца. В моем свидетельстве о рождении никто за отца не значится. Но и Святого Папы Римского у меня нет, и вас тоже у меня нет. Вы просто урод, идиотский пьяница. Думаете, я не смеялся, наблюдая, как вы барахтаетесь беспомощно и распадаетесь на куски? Вы были у меня под контролем, я дергал за ниточки, а вы танцевали. Даже старая перечница в монастыре. Я знаю, какие вы все лицемеры. Она не спешила отвечать на мои грязные звоночки, ведь так?
— Она практически глухая, — заметила сестра Сера-фина.
Видимо, это его шокировало: осознание того, что кто-то кого он пытался запугать не поддавался потому, что был физически к этому не способен. Как только он замер с искренним удивлением на лице, Моллина пошла в наступление: