— Я лучше пойду, а то соседи выключат наружный свет. Они периодически так делают.
Он глянул на постоянно горящую лампу возле двери, раздумывая, должен ли он поцеловать ее снова, поцеловать на ночь. Ему не хотелось, только не на краю порога, который был так похож на его собственный, в этом знакомом и так ярко освещенном помещении…
Мэтт взял ее за плечи – голые плечи, такие незнакомые на ощупь, такие близкие – наклонился и поцеловал ее в макушку. Это был и его идеальный выпускной вечер.
Темпл улыбнулась, как порой улыбаются женщины, ласково и понимающе, а потом скользнула за дверь уже давно открытой квартиры.
Несколько мгновений спустя он сильно удивлялся, что все еще стоит перед лифтом и безмолвно ждет. Обычно он без проблем преодолевал один пролет, но сейчас ему трудно было двигаться, точно закоченел в коконе. В сознании возник образ отца Эрнандеса. Придется периодически поддерживать с ним связь, потому как теперь Мэтт был в ответе за секреты, которые он знал и хранил, и не только, чтобы отец Эрнандес оставался трезв и невредим, но и из своего простодушия.
Он вышел из лифта, даже не осознавая, что ехал на нем и вошел к себе.
— Что за?..
Посреди его голого пола красовался целый островок из сваленных вместе вещей, как будто в гости пришел ребенок и решил сложить свои игрушки по центру комнаты. Кремовый пластмассовый поднос, наполненный сероватым песком, на нем – кулинарная лопаточка с прорезями, целый набор нержавеющей посуды, в одной миске – вода, в другой – горка каких-то противных зеленых шариков. Еще были пластиковая упаковка с этикеткой «Кошачьего счастья». Он огляделся вокруг.
Изящная черная кошка растянулась на краю его дивана, точно языческий идол: передние лапы вытянуты вперед. Ее золотые глаза смотрели на него с хладнокровным интересом, присущим этим созданиям.
Мэтт нагнулся, чтобы поднять белый конверт, оставленный на коробке корма, и прочел записку, что была внутри:
«Пока мы были на танцах Электра организовала переезд. Дай этой прелестной киске шанс! Кошки очень тихие и чистые, недороги в обиходе и умеют составить отличную компанию. А Луи был просто вне себя от еще двух пар лап на его территории. Ее зовут Икра, но ты можешь звать ее, как тебе нравится. Только выбери красивое имя, пожалуйста. Темпл».
Мэтг оглянулся на кошку, которая неожиданно поднялась с дивана и пошла к нему мягкими, грациозными шажками. Она шла, как модель по подиуму, ставя лапы не прямо перед собой, а чуть накрест.
В конверте еще был купон на стерилизацию «у любого ветеринара на ваш выбор». Когда кошка принялась тереться о его лодыжки, оставляя короткие черные волоски на штанах, Мэтт вздохнул. Он только один раз погладил ее, и она начала мурлыкать. Она провела ведь какое-то время с Темпл, все понятно.
Он посмотрел на часы: почти одиннадцать. Он не привык возвращаться так рано, а смотреть телик, лежа в кровати, как-то не сильно его привлекало. Может, стоит обустроить кошку, чтобы немного отвлечься? Это ведь не значит, что он оставит ее.
Она проследовала за ним на кухню, куда он отнес еду, и запрыгнула на столешницу с радостным «мяу».
— Надеюсь, Икра, ты не шпионка? — сказал он ей. — Мне не нужны никакие перебежчики, рапортующие Темпл; у нее и так забот полно.
Его голос странно раздавался эхом в пустых, без мебели комнатах. Тут он понял, что никто никогда не навещал его здесь, что он всегда был совершенно один у себя дома и ужасно тих, как монах в своей обители.
Мэтт не знал, считается ли наличие кошки, с которой можно поговорить, неким развитием и улучшением его личной жизни. Он пошел в спальню, где постоянно было разложено кресло-кровать, и стоял на подержанной металлической подставке цветной телевизор, а две дешевые книжные полки из фанеры составляли самый большой твердый предмет мебели во всей квартире. Он включил телевизор, не глядя, какой это канал, и не заглядывая в программу в воскресной газете, чтобы понять, что идет. Отличалась ли чем эта комната от камеры, которую теперь занимал Питер Бернс? Был ли он сам так же заключен под стражу из-за своего далекого и долгого прошлого, связанного с церковью, как бедный, сошедший с ума Питер, чья ненависть к церкви полностью искалечила всю его жизнь?
Мэтт сел на единственный кухонный стул (он обычно использовал его как вешалку-стойку для одежды) и снял обувь – черные туфли, оставшиеся еще с приходских дней, они все еще были хороши для официальных событий и особенных случаев, гражданских, естественно. Черные носки снял тоже, а потом кинул их через всю комнату. Они ударились о стену, а затем упали вниз, на пол и выглядели, как мертвые летучие мышки.