— Как это? — удивилась Нелли.
— Да сами не знаем! Просто придет, сядет рядом — и готово дело. Смотрят друг на дружку, перемуркиваются там чего-то по-своему. Но не как когда дерутся или угрожают, а… — она замялась, пытаясь подобрать подходящее слово, но не смогла, пожала плечами и сказала просто: — Общаются.
— Что ж, может быть… — начала отвечать Нелли, но ее прервало возвращение врача.
— Вот ваши анализы. Извините, что заставил ждать, в регистратуре папки перепутали, — сказал он, протягивая ей какие-то новые бумажки. — Все в норме, биохимия как у космонавта, для его возраста он в полном порядке.
— Спасибо, доктор! — Нелли прямо-таки расцвела, а я снова мурлыкнул. Что ж, похоже, она и правда за меня волнуется.
А потом Нелли усадила меня в переноску, мы вышли из кабинета и направились к выходу. Психолог, сидя на стойке, подмигнул мне в след.
— Спасибо! — от души поблагодарил я.
— Обращайтесь, если что! — отозвался он.
У дверей клиники, пока Нелли снимала с ног шуршащие пакеты на резиночках, на скамейку рядом с моей переноской вдруг поставили другую.
— Не знаете, как тут у них? — грустно спросил, сидящий внутри, молодой рыжий кот. — Мы на кастрацию, я, признаться, волнуюсь…
— Сочувствую! — отозвался я. — Но, поверьте, все не так страшно. Меня кастрировали много лет назад, разницы никакой не заметил. Однако попробуйте поговорить со здешним психологом. Уверен, развеет все ваши страхи! Он сейчас у регистратуры сидит, очень рекомендую.
— В самом деле? — Рыжий немного приободрился. — Что ж, спасибо!
— Не за что, удачи вам!
— Благодарю.
Нелли подхватила переноску и мы вышли из клиники. Настроение у меня было отличное, в голове роилось множество планов, и будущее вновь представлялось мне в радужных красках. А поговорили-то с психологом всего минут пять. Сразу видно — отменный специалист.
Хрустяшки
Написано на лонгмоб «Мастерской писателя»: «Необычная профессия».
Отклик на рассказ Армант, Илинар «Полезный совет».
Мой хозяин — мастер устраивать представления. Каждый вечер как вернется с охоты, так и начинается… Высыплет добычу в миску и давай: причмокивает, причавкивает, облизывается, мурчит. Смотри, мол, Шебик, экая вкуснятина! Думает, я такой дурак и куплюсь, когда в холодильнике лежит вкусная, сочная, ароматная кол-ба-ус-с-с-ка и со-си-с-с-уска, и ку-у-у-ро-уч-ка-а-а, и вку-у-у-усненькие рыбные консер-р-р-вусы! А вот эту вот хрустящую вонючую дрянь, на которую он охотится день за днем, неведомо зачем, сам пусть ест.
Впрочем посмотреть на его представления даже интересно. В конце концов, я весь день один, проснешься, нет никого, скучно. А тут он — и давай валять дурака, и давай. Рожи умильные корчит, на карачках вокруг меня ползает, уговаривает: «Шебик, скотина (это ласковое такое слово, я знаю), скушай корм, он полезный, смотри вот так, вот так…» Набьет в рот — и давай хрумкать, аж за ушами трещит. Дурачок он у меня, что поделаешь! Но смешной, за это я ему многое прощаю. Думаю вот, написать пару раз мимо лотка. В детстве он так смешно меня к нему приучал, обхохочешься!
А недавно он учудил, так учудил! Притащил с охоты живой корм. Я сперва думал из дома выгнать их обоих, но потом присмотрелся, принюхался, передумал. Это вовсе и не корм оказался, а похожий на меня индивид. «Котенок», — горделиво, словно сам родил, заявил хозяин. Хотя было бы, чем гордиться! Индивид ему попался тощенький, короткошерстный, смотреть не на что. Сразу видно дворово-подвальное происхождение. Вот я — дело другое, красавец: хвост, штаны, воротник… Порода, одно слово. Потому и имя у меня такое красивое. А этого мальца назвали попросту, Васькой. Он, кстати, сразу видно уличного голодранца, давай к хозяину подлизываться, дрянь эту его хрустящую едва не из рук выхватывать. А тот знай его нахваливает: «Молодец, умница, кушай полезный корм, изголодался, малыш, не то, что некоторые, зажравшиеся нахалы…» И на меня все поглядывает выразительно.
Посидел я, посидел, подумал, почесал лапой за ухом, да и решил: так уж и быть, смилуюсь я над ним. Столько лет старается, заслужил. Да к тому же мой это все-таки хозяин, не позволю я всяким уличным голодранцам такими вот грязными трюками его переманивать.
Подошел, отодвинул мальца брезгливо лапой, пробовал… ну, что сказать? С колбауской и сосиуской не сравнить, конечно, но есть можно. А хозяин, ну прямо расцвел. Просто удивительно, как же мало некоторым людям для счастья надо?
Так и зажили мы с тех пор втроем. Васька со временем, когда выветрился уличный дух, стал почти ничего. Дурной он пока, правда: то на шторах качается, то носится по квартире, как угорелый, играет всем подряд, меня будит то и дело, за пятки кусает, за хвост теребит. Хвост мой пышный, не его тощенькому чета, приводит его в неистовый восторг. Стоит только встать и пойти куда-то, а он следом — зубами хватает, лапами в пол упирается. Приходится тогда учить его уму разуму. А хозяин, смеется только. Говорит, мол, ты, Шебик, сам такой был в его возрасте, все цветы мне извел и вазу любимую разбил. Не знаю, не знаю, я ничего такого не помню. Считаю, наговоры это все.