«С нее станется», – с чувством сказала я. Будет нести ее десять минут, словно выполняя цирковой трюк, а в тот момент, когда мы будем мимо кого-нибудь проходить, начнет ее есть, просто чтобы показать людям, как мы морим ее голодом.
Ответа от Чарльза не последовало. Оглянувшись со своей позиции справа от Аннабель, я обнаружила, что Чарльз вдруг исчез. Заглянув поверх ее широкой спины, я увидела его стоящим на коленях в другой стороне, с красным лицом. Когда я спросила, что он делает, он, шатаясь, поднялся на ноги и сам начал ковылять кругами. Поскользнулся на льду, проинформировал он меня. Сломал себе коленную чашечку (что, к счастью, было неправдой: оказалось сильным ушибом). Не могла бы я что-нибудь сделать, сердито сказал он, продолжая наматывать круги и одновременно держась за коленку, что на скользком льду было настоящим подвигом. Я так смеялась, что чуть сама не упала. Не надо суетиться по пустякам, истерически ответила я. Пусть вспомнит, что сам мне говорил. Люди могут услышать, и что тогда, черт побери, они подумают?
Чарльзу ничего не оставалось, как самому над этим посмеяться, а Аннабель, безмятежно пожевывая свою сигаретную пачку, бросила на нас любопытствующий взгляд через плечо. Пара придурков – таков был ее вердикт.
Робертсон вновь заявил о себе еще до окончания зимы. К тому времени он приспособился спать в гараже. Конечно, Аннабель хорошая, объяснил он нам своим тоненьким, писклявым голосом в тот первый раз, когда мы его там обнаружили, но она все время ходит по снегу, и от этого солома делается вся мокрая, так что на ней становится трудно спать, тогда как в гараже славное сухое сено. Как раз для такого кота, как он, в такую погоду, как эта, вкрадчиво промолвил, заискивающе отираясь у наших ног. Да и мышей так отогнать легче, добавил он в качестве дополнительной приманки, видя, что мы колеблемся. Так что теперь он спал в гараже, пил там свое молоко, с уверенностью, что получает его он сам, а не осел, который и так толще нормы. И хотя Аннабель обидчиво толкала его носом, когда он присоединялся к ней по утрам, в порядке упрека за его отсутствие, он только распушал ей в нос свой пушистый хвост, заверял ее, что ходил по важному делу, куда ослы не допускаются, и принимался за завтрак.
Поскольку занятия Соломона в это время были посвящены наблюдению за птицами возле кухни, а Шеба, жалуясь, что у нее мерзнут лапы, вообще редко выходила, Робертсон теперь пристрастился весьма собственнически сопровождать Чарльза от гаража до ослиного домика и от ослиного домика обратно к гаражу. Вероятно, впервые за долгие годы у него появилось чувство принадлежности, что породило небольшие хлопоты.
Хейзелы отправились на выходные в Лондон, попросив нас в их отсутствие подбросить топлива в их печь «Агу»[19] и покормить их рыжего кота Руфуса. В первый вечер, когда мы туда пошли, Руфус был готов и ждал, поглядывая одним глазом на «Агу», а другим – на холодильник. На следующее утро он ждал там же в доме, громогласно требуя, чтобы мы поторапливались с консервным ножом, вот, мол, банка, которая ему сегодня по вкусу. Вечером, однако, он отсутствовал, и только после того, как мы пробыли там немало минут, подкармливая «Агу» и заново наполняя топливный лоток, я заметила, что он наблюдает за нами через окно.
Он сидел снаружи на лужайке, на краю светового пятна, отбрасываемого кухонным окном. Возможно, он вдруг стал нервничать от нашего присутствия, подумали мы. Может, оскорбился тем фактом, что в доме посторонние. Для него был предусмотрен специальный лаз в дом, но, желая перед уходом увидеть, как он ест, мы подошли к двери и его позвали. Кот приблизился к порогу, но ни в какую не хотел подходить ближе, поэтому Чарльз подхватил его на руки. Тотчас во всю руку у него образовались борозды, как от грабель, и он поспешно опустил кота наземь. Вот как надо носить чужого кота, сказала я. Подхватила животное за шиворот, поддерживая другой рукой его снизу, под задние лапы, и поспешно удрала с ним в дом, чтобы опустить на пол в холле. Руфус тут же пулей дунул в открытую дверь гостиной и уселся в комнате на край тахты. Там он и оставался в полутьме, пока мы звякали его посудой, стрекотали открывалкой и производили манящие звуки, дабы завлечь его в кухню. Наконец мы махнули рукой, пожелали ему, проходя мимо, спокойной ночи и отодвинули засов на входной двери. Что побудило меня вернуться и ближе взглянуть на него в свете фонаря, я уж не знаю – но я это сделала. И это оказался совсем не Руфус. Это был Робертсон.
Он же говорил, что не хочет заходить внутрь, пищал тоже он, когда я стала торопливо его выпроваживать. В любом случае не очень-то ему и нравится бывать в домах, просто вышел прогуляться с Чарльзом, жалобно вопил Робертсон из сада, когда мы нашли настоящего Руфуса, прячущегося за угольным бункером, принесли его в дом и дали ему наконец-то ужин.
Помахав у Робертсона перед носом пустой жестянкой из-под консервов, мы подманили его домой, чтобы он не беспокоил Руфуса, заперли его на ночь в гараже, накормив ужином, и вернулись к своему домашнему очагу. Весь остаток вечера Соломон подозрительно принюхивался к нам, словно Шерлок Холмс, говоря, что мы были с другими кошками. Шеба же пошла и уселась в холле – это было наибольшее, что она могла придумать, чтобы выказать нам свое отношение, не выходя из дому и не морозя себе лапки. Что тут скажешь, в таких условиях мы всегда выходили крайними!
Глава седьмая
Вот и весна позади
Именно в ту зиму мы очень подружились с дроздом. Он пробыл с нами не один год; по утрам настырно изводя нас своим криком, несшимся из угла дровяного сарая, и требуя еды. Он также дразнил Соломона, когда, будучи в веселом настроении, порхал низко над лужайкой, заставляя толстяка подпрыгивать за ним, точно форель. Каждое лето дрозд становился обтрепанным, как воронье пугало, потому что был не молод, а выращивание молодняка в таком темпе, как он это делал, определенно дело нелегкое.
В ту зиму, однако, он пристрастился, когда был голоден, являться на кухню – вперевалку входя в заднюю дверь, словно заводной пингвин на тротуаре Оксфорд-стрит.
Шеба, которая никогда ничего не упускала, тотчас приспособилась усаживаться за дверью, поджидая его. Соломон, который, даже не имея ни малейшего понятия, на кого устроена охота, всегда присоединялся к Шебе, если видел, что она делает что-то интересное, взял за правило с надеждой садиться с ней бок о бок. Ситуация эта раз по десять на дню чуть не доводила нас до сердечного приступа, пока мы не открыли, что дрозд гораздо умнее, чем кажется с виду. Он внимательно всматривался в приоткрытую дверь – а дверь приходилось держать приоткрытой даже в самую холодную погоду, потому что в противном случае Соломон использовал ее как Стену Плача, неистово колотясь об нее с воплями, прося выпустить его наружу: он, мол, не может дышать, у него клаустрофобия. Так что пока оба сиамца выжидающе сидели по одну сторону двери, черный дрозд, склонив голову набок, стоял, напряженно приглядываясь и прислушиваясь – по другую. Дожидался, пока они уйдут, и только тогда фамильярно семенил внутрь и при этом, заметьте, никогда не ошибался.
Он, однако, совершил ошибку в другом отношении. Он взял себе за правило подолгу не ложиться спать, чтобы повидаться с нами, если мы приезжали домой поздно. В зимних сумерках, когда нормальные птицы давно уже отправлялись на насест, стоило нам появиться в конце дорожки, как одинокая маленькая черная фигурка щебетом встречала нас на крыше угольного сарая, очевидно, пересказывая нам все происшествия дня.
Однажды мы приехали домой много позже наступления темноты, после того как долго добирались по снегу с расположенной на холме фермы. Пока Чарльз открывал гараж, чтобы дать Аннабель сена, я направилась в коттедж, зажигая по дороге свет на крыльце и в холле. Дрозда нигде не было. Впрочем, в это время ночи мы и не ожидали его увидеть. Я прошла уже половину холла, когда услышала звук ударяющейся о стекло птицы и бросилась назад. Снаружи ничего не было. Никаких признаков лежащей в снегу оглушенной птицы. Никакой птицы в саду. Чарльз сказал, что в любом случае дрозд не такой дурак, чтобы пытаться вступить с нами в контакт в такое время суток. Но получилось наоборот, и взбудораженный зажженным мной светом на крыльце, он все-таки попытался это сделать. На следующее утро, когда мы открыли дверь кухни, он, будто бы на корточках, на согнутых лапках, сидел на крыше угольного сарая. Получил травму при ударе о стекло? И что нам теперь с ним делать?
19
Чугунная печь, совмещающая функции приготовления пищи и обогрева помещения. Сейчас существуют модели, работающие на разных видах топлива; в повествовании под топливом, очевидно, подразумевается медленно горящий антрацит.