— Ты знаешь, что все без исключения жертвы в момент своего…
— Да, все предавались любви в момент своего убийства, находились позади самки. Это единственное, что между ними общего, кроме того, что все погибшие были мужчинами и между их семьями существовали дальние родственные связи. Но не будем пока ворошить это.
Он снова нажал свои магические клавиши, и снова появилось отмеченное крестом имя.
— Вторая жертва: Томтом. Невротическая скотина, страдал прогрессирующей манией преследования. Крайне пугливый, совершенно не приспособленный к жизни. Раньше или позже — для него и так все закончилось бы плохо… Третий труп: безымянный собрат. Вероятно, бездомный бродяга, который каждый день кочевал с места на место. Вполне возможно, он жил сердобольными подачками и остатками пищевых отходов из мусорных бачков. Чистое совпадение, что весенние эмоции застали его именно в нашем районе. Четвертый труп — Саша. Он был еще совсем ребенок. Очень похоже, что лишь за пару недель до финального укуса в загривок по-настоящему достиг половой зрелости. Особая примета: слишком молод, чтобы умереть. Пятый в списке, наконец, Дип Пёпл. Синяя Борода рассказывал мне, что тебе уже известно. Не подумал бы, что в этом господине Чистюле скрывался тайный гурман.
— У меня идея, — сказал я, — прикажи компьютеру выискать породы жертв убийцы.
— Неплохо, — обрадовался Паскаль. Теперь он был в своей стихии. Удовольствие от того, что он наконец нашел такого же увлеченного игрока, было написано у него на мордочке. Хотя он знал ответ, потому что сам внес данные, его лапа с молниеносной скоростью порхала над клавиатурой.
Спустя несколько секунд компьютер выдал нам сведения, которые высветились в желтом окошке наверху:
Имя: порода
Атлас: европейская короткошерстная
Томтом: европейская короткошерстная
felidae X: европейская короткошерстная
Саша: европейская короткошерстная
Дип Пёпл: европейская короткошерстная
— Все пятеро не особенно благородные представители кошачьих, — промурлыкал Паскаль.
— Но все же порода — объединяющее их свойство, — упрямо возразил я.
— Это, милый друг, ничего не доказывает, потому что под европейской короткошерстной подразумевается самая распространенная порода на всем белом свете. Хочу подчеркнуть: европейская короткошерстная наше стандартное обозначение! Я полагаю, что семьдесят процентов в нашем районе относятся к этому виду.
Он был прав. Но инстинкт говорил мне, что в моей теории есть свой смысл.
— Однако странно то, что все жертвы были самцами, охваченными страстью и европейскими короткошерстными.
— Нет, не все. — Его мордочка омрачилась, из смеющихся глаз исчезла всякая радость. — Я, собственно, еще не дошел до того, чтобы внести шестую жертву.
— Что за шестая жертва?
Я больше ничего не понимал. Синяя Борода опять утаил что-то от меня? Не ответив мне, Паскаль снова нажал пару клавиш. Компьютер поискал какое-то время и затем выплюнул список собратьев, чьи имена начинались с буквы «Ф».
Ужасная мысль начала сверлить мне голову. Но я предпочел бы лучше умереть, чем продолжать думать в этом направлении. Нет, предположение было абсурдным, оно ставило с ног на голову всякую логику.
Но ужасная догадка подтвердилась. Паскаль остановил курсор в постоянно скользящем наверх списке напротив имени Феличиты и выделил красным этот пункт с помощью клавиши.
— Феличита? — рассмеялся я истерически.
На лице Паскаля не отобразилось ничего, он задумчиво продолжал свою работу.
— Да, к сожалению, и Феличита.
— Нет, нет, Паскаль! Это невероятно. Ты что-то путаешь. Я полчаса назад беседовал с ней. Она показалась мне очень живой.
— Мне сообщили об этом буквально перед вашим приходом с Синей Бородой.
— Кто рассказал тебе?
— Агата. Она бродяжка и шастает везде.
— А почему ты сразу мне не сказал об этом?
— Не хотел начинать наше знакомство с такой ужасной новости.
— Но когда и как…
Вдруг пелена упала у меня с глаз. Открытое слуховое окно… Ее хозяин покинул квартиру вместе со мной, чтобы решить свои утренние дела. И она, бедняжка, осталась совсем одна.
Вдруг у меня полились слезы из глаз. Почему? Зачем? Какой был смысл убивать это и без того обделенное судьбой несчастное существо?
Я спрыгнул вниз со стола и выскочил из дома. На улице меня охватило безрассудное чувство, что Паскаль сказал неправду. Он имел в виду другую Феличиту! Да, так должно быть. Казалось, я мог повернуть время вспять, лично убедившись в существовании Феличиты.
Сломя голову я мчался по садовой ограде, взглядом отчаянно выискивая, где можно было бы подняться на крыши. Весь мир вокруг, казалось, кружился как вырванные листки из календаря, которые выбросили в воздух. Там — пожарная лестница! Я махнул наверх и, сбив дыхание, оказался снова в море крыш. Теперь без остановок: я должен ее увидеть, должен обязательно увидеть ее. Потому что она не могла умереть. Эта мысль в голове все больше превращалась в шизофреническую истину.
Наконец я добрался до слухового окна, которое по-прежнему было открыто. С замирающим сердцем просунул голову внутрь и глянул вниз.
Это была сцена из фильма ужасов. Благородный дедушка сидел в кресле-качалке и ревел в три ручья. У его ног лежала Феличита, голова и тело были почти отделены друг от друга. Убийца на этот раз был особенно жесток. Потому что он использовал не только смертельный укус в загривок, который с лихвой достиг своей цели, но и продолжал рвать и кусать бедняжку за шею, когда та уже давно была мертва. Много крови вытекло на ковер из тела, отчего складывалось впечатление, будто Феличита плавала в кровавом соке. Наверняка чудовище откусило бы ей голову, если бы не услышало шаги старика; оно скрылось через слуховое окно, совершив невероятный прыжок. Слепые глаза Феличиты были широко раскрыты, словно она не желала себе ничего более страстно перед смертью, как что-то увидеть.
Как много ненависти, как много войны, как много зла в мире! Она по праву боялась «улицы». Потому что там, снаружи, были другие, убийцы! Несмотря на мое безутешное состояние, я был убежден, что верно изложил мою теорию у Паскаля. Убийство Феличиты отличалось от остальных пяти именно тем, что она была свидетельницей! Она была убита, потому что, возможно, хотела рассказать мне важные вещи.
Вдруг меня окатило холодным душем. Вывод из этих размышлений следовал один: за мной все время следили. Убийцей был дикий, пускающий слюни безумец. Он был сверх меры умен и ни в коем случае не хотел, чтобы вмешивались в его планы.
Я рассмотрел Феличиту, ее серебристую шкурку, окропленную кровавыми каплями, ее сверкающие зеленью глаза, в которых я мог прочитать тоску по жизни зрячих… Я видел всю эту проклятую несправедливость и поклялся отомстить. Кто делал такое, должен был умереть так же, как Феличита!
ГЛАВА 5
Кошмарные сны обернулись жуткой реальностью.
В подавленном состоянии, совершенно глухой к внешним раздражителям и наполненный неописуемым горем, я побрел домой как лунатик. Гнев, который ненадолго вспыхнул в моем сердце, сменили депрессия и безропотное смирение. Странная усталость одолела меня, и я посчитал уместным прилечь на пару часов поспать.
Под сопровождение «Четырех последних песен» Рихарда Штрауса я тут же провалился в мрачный сон, едва вошел в спальню и уютно улегся на подушке. Место, где я вдруг оказался, выглядело как в фильме о конце света: мир явно исчез с лица земли, последствия взрыва атомной бомбы или бактериологической войны — кто это знал точно? Лишь жалкие следы цивилизации, если она вообще-то существовала, кололи глаза случайному свидетелю. Прошло какое-то время, пока я не отметил, что из этих руин проступают знакомые черты нашего квартала. От отремонтированных с любовью домиков остались одни руины. Они были разрушены, обвалились, местами даже разбомблены. Огромные дыры зияли в фасадах, за которыми, казалось, скрывались ужасные тайны. Самым необычным все же оставались растения. Как беспрерывно движущимся, все покрывающим слизким ковром, местность заросла упрямой зеленью, которая нашла доступ и в самые узкие щели. Присмотревшись получше, я понял, что это были побеги гороха гигантских размеров. Просто сумасшествие, но ночные кошмары никогда не создавались по принципам разума. Люди явно закончили свои гастроли в большом театре эволюции и уступили сцену побегам гороха. Театральная площадка напомнила мне каким-то образом «Спящую красавицу», с той разницей, что нигде не было видно спящих людей.