— На топоре нет никаких отпечатков пальцев? — спросил Бело, ни к кому персонально не обращаясь.
— Никаких! Мы бы тебе сказали! — ответил Нурри, старший из всех, ответственный за отпечатки пальцев.
Топор, а точнее топорик, находился в кухне. Жизель сказала, что рубила им дрова.
— Никаких, — повторил Нурри. — Вытерт, вымыт, вычищен, как алебарда стражника.
Женская рука у запястья тонкая. Достаточно было одного удара. Ужасно. Боннтет не смог определить, через сколько времени после удара в спину была отсечена рука. Остался ли преступник в доме вместе с трупом? Возвратился ли он, когда ему пришла в голову идея разыграть спектакль с «женихом», рукой и чемоданом?.. Да, красивая женщина, очень красивая.
— А тут какая красавица! — сказал Симон, незаметно ставший рядом с Бело. — Я нашел это фото в ее комнате.
Бело взглянул на снимок мадемуазель Сарразен, лежавшей на пляже. Великолепная фигура.
В гостиную вошли люди в белых халатах, с носилками.
— Можете забрать, — сказал Бело и обратился к Симону: — Наверху что-нибудь обнаружили?
— Ничего.
— Тогда иди на помощь Блонделю. Похоже, он заблудился в саду.
2
Жизель не двигалась с места. В сочетании беспорядка и царившей в комнате тишины было что-то странное. Бело снова опустился в кресло.
— Мы остановились на гостях мадемуазель Сарразен.
— Да, господин инспектор.
Голос у нее был, как и раньше, — спокойный, ровный. Исключительное самообладание. Или исключительная тупость.
— Она встречалась с кем-нибудь из семьи?
— Нет, ни с кем.
— У нее были родственники?
— Не знаю.
— А кто приходил?
— Торговцы картинами. Приходили, когда у них появлялось что-нибудь новое.
— Ван Гог?
— Вы его знаете?
— Естественно.
— У нее были и другие картины, импрессионисты, она, кажется, так их называла. Но на этом Ван Гоге она просто помешалась. Она мне сказала, что весь мир завидует ее коллекции.
— Она что-нибудь из этого продавала?
— Нет, только покупала. Вон те две картины купила одновременно.
— А друзья? Их было много?
— Ох нет, господин комиссар, только один! — смущенно ответила Жизель.
— Я не имел в виду любовников, — сказал Бело.
— Ой, простите, я неправильно поняла. Друзья… Друзья… Если речь о мужчинах, то их здесь никогда не бывало. Дамы приходили на чай. Но только по вечерам. А я в десять всегда уже была у себя в комнате. Мадемуазель мне говорила: «Жизель, если ты будешь у себя и услышишь звонок, не беспокойся. Я открою сама, если захочу. А если нет, пусть звонят сколько угодно». Нейи — это глухомань, господин инспектор.
— Ну и что? Ты когда-нибудь слышала звонок?
— Один раз.
— И мадемуазель Сарразен открыла?
— Мне показалось, что я слышала, как хлопнула калитка. У нас, чтобы открыть калитку, надо только нажать кнопку в прихожей.
— Ты видела, кто это был? Мужчина, женщина?
— Я уже лежала в постели, и мне не хотелось вставать, господин инспектор. Я подумала, что это приятель мадемуазель.
— Ну, хорошо, — сказал Бело, поудобней располагаясь в кресле. — Поговорим теперь о нем. Об этом Жан-Марке Берже.
На ее лице появилась та же гримаса, что во время телефонного разговора с Лионом.
— Мне кажется, он тебе не нравился, — заметил Бело.
— Мне до него дела не было.
— Он часто приходил?
— Да.
— Мадемуазель Сарразен очень им интересовалась?
— Не поняла, простите.
— Она его сильно любила?
— Думаю, что да. Мадемуазель Сарразен была не из тех, кто посвящает прислугу в свои дела.
— Сколько ему лет?
— Не знаю… Года двадцать два. Не больше двадцати пяти.
Бело присвистнул.
— Такой молодой? Ей-то было лет тридцать пять?
— Тридцать шесть. В этом возрасте такое случается.
— А ты, Жизель? Сколько тебе лет?
— Тридцать пять. Но я вас уверяю, со мной такого не произойдет.
— Я этого и не имел в виду.
— Ну, не надо думать, что я глупее, чем есть, — сквозь зубы процедила Жизель. отводя глаза.
— Не беспокойся, — ответил Бело. — Симпатичный был этот Берже?
— Если речь о чаевых, то не давал никогда. Случая не представилось. Но вежливый молодой человек…