— Вы не имеете права!
— Почему? — без злости спросил Бело.
— Запереть меня тут, как зверя, как раз после того, что случилось…
— А что случилось, мой мальчик?
Вопрос и тон, которым он был задан, запутали Жан-Марка.
— Ну… чемодан… И отрубленная рука… моей невесты… Моей невесты! — Он зарыдал. — Вы не представляете… Никто не представляет!..
— Я приехал за вами потому, — сказал Бело, — что почти все произошло в Париже, и только в Париже мы можем распутать это мрачное дело. Мы должны иметь вас под рукой.
Жан-Марк перестал всхлипывать и искоса посмотрел на Бело.
— Понимаю. Значит, вы не считаете, что я… — Он запнулся. — Мы выезжаем сегодня?
— Завтра.
— Можно мне пойти домой, лечь?
Бело встал, Жан-Марк тоже. Сенвиль озабоченно следил за каждым его движением.
— К сожалению, это невозможно, — сказал Бело. — Вы понимаете, пресса. Для журналистов нет ничего святого. Тут вам будет спокойнее.
— Да, пресса, — промолвил Жан-Марк. — Хорошо.
Он молча проводил комиссара взглядом до самой двери. Оба полицейских вышли и сели в машину.
— Да, вы умеете работать, ничего не скажешь, — вздохнул Сенвиль. — Выпьете у меня рюмочку?
— Мне бы хотелось крепкого кофе, — ответил Бело. — Без чашечки хорошего кофе я не смогу уснуть.
2
Он не мог заснуть без кофе, но просыпался всегда легко. Уже ранним утром он хрустел рогаликом, запивая его горячей жидкостью, мало напоминающей тот напиток, которым его угощал Сенвиль, и одновременно проглядывал местные газеты. Пресса подняла такой шум вокруг отрубленной руки, словно вся история случилась здесь. Старая госпожа Берже взяла на себя всю тяжесть общения с репортерами. Она описала сцену с чемоданом холодно, точно, как в пьесе Мериме. Молодая госпожа Берже, мать Жан-Марка, осталась в тени. Несмотря на это, ее фотографию поместили в газетах вместе с информацией о кольце. Имя особы, для которой кольцо было предназначено, не упоминалось. Имелись два фото мадемуазель Сарразен — одно групповое, на каком-то приеме, на другом она была одна. Газеты поместили и фотографию Жан-Марка двухлетней давности, очень удачную, с одухотворенным загадочным взглядом. Упоминалось, что ни лионская, ни парижская полиция не представила никакой версии относительно личности убийцы.
От Сенвиля Бело узнал, что комбинат Сен-Поликарп начинает работу в восемь тридцать. Без четверти восемь он был на улице Дюмон. Измученный мужской голос спросил:
— Кто там?
— Извините, пожалуйста. Я комиссар криминальной полиции, приехал из Парижа.
Дверь распахнулась, и Бело увидел невысокого человека с утомленным лицом. Это был Леонар, смотревший на Бело, как на избавителя.
— Вы арестовали убийцу?
Из столовой вышли Жонне и Эмилия, тоже с напряженными лицами. Только на лице бабушки не отражалось ничего, кроме нескрываемого любопытства.
— К сожалению, нет, — ответил Бело. — Разрешите войти?
— Что же будет? — простонал Жонне. — Что будет?
Со вчерашнего дня он постарел на десять лет, только похудеть не успел. Эмилия выплакала все слезы. Она безнадежно смотрела перед собой, нижняя челюсть у нее дрожала. Братья не успели застегнуть воротнички. Зато бабушка была в отличной форме.
— Так вы из Парижа… Проходите, — заговорил Жонне. — Можно любить Лион, и что из того! Как какое-нибудь серьезное событие, сразу Париж! Столица, столица…
На столе стоял завтрак.
— Все так, как вчера, — прошептал Жонне. — Как вчера.
— Только Жан-Марка нет, — неживым голосом произнесла Эмилия.
— И чемодана, — уточнила бабушка. — Может, присядете?
— Вы очень любезны, — сказал Бело, садясь.
— А теперь познакомимся. Я, естественно, бабушка. А это мать мальчика. Это отец, а это дядя. Моя внучка провела ночь у соседей. Что касается моего внука, то ни у кого не хватило простой человечности, чтобы сообщить нам о его состоянии.
Близнецы старались не пропустить ни слова и напряженно ждали, что скажет комиссар.
— У вас остынет кофе, мадам. Не смущайтесь моим присутствием. С вашим внуком все нормально. Вчера его осмотрел врач. Он не нашел ничего ни в легких, ни в бронхах.
— Слава Богу! — воскликнула Эмилия.
— Я приехал, чтобы забрать его в Париж, — продолжал Бело. — Его присутствие там обязательно.
— Налить вам кофе? — спросил Жонне.
Бело кивнул, а бабушка спросила: