Благослови Эда, если б только мужчина валялся мёртвым, где и упал тогда. Но Эда была богиней света и жизни, плодородия и изобилия. У неё не вымаливают подходящей смерти. Пелла не было там, растянувшегося посреди травы. Он исчез, как и его нож.
Вдруг Розмари поняла свой просчёт. Приподняв юбки, женщина бегом помчалась в сторону, пришибленная внезапной уверенностью в совершённой ошибке. И стоило повернуть за угол хлева, как она разглядела Пелла, широким шагом направляющегося к её малышу.
— Ну, Гилльям, что это там у тебя? Конфета? Почему бы тебе не показать её папочке?
Только слова и достигали её ушей. А Пелл уже нависал над мальчиком.
— Гилльям, — закричала она во весь голос, в тщетном предостережении. Что Розмари могла крикнуть, чтобы он сделал? Бежать? Но ребёнку не обогнать полного решимости крепкого здоровяка вроде Пелла. Встревоженный криком матери, Гилльям было повернулся, но Пелл подобрал его с земли. И, подхватив на руки, опрометью бросился по тропе к скалам.
Розмари пронзительно завизжала, бесполезно тратя воздух в лёгких, и побежала тоже. Сердце билось с такой силой, что глухие удары запечатывали слух, а потом до неё внезапно дошло, что громовой грохот отдавался совсем не в груди. Цокали копыта. Кто-то ехал на лошади по скалистой тропе. Подняв полные паники глаза, она разглядела троих всадников, галопом необдуманно взбирающихся вдоль скалы.
— Остановите его! — прокричала она им, беспомощно, безнадёжно. — Остановите его! Он хочет убить мальчика! Помогите, пожалуйста! Пожалуйста!
Разве могли они расслышать её запыхавшиеся вопли? Она продолжала бежать и понемногу начинала уже видеть маленький рыжевато-коричневый комок, скачущий за Пеллом, хватая за ноги, отлетая назад и нападая вновь. Гилльям обрёл голос и ревел от ужаса, даже сейчас крепко ухватившись за мешочек со сладостями. А Пелл был всё ближе и ближе к вершине скалы.
Трое мужчин загнали его, сшибая с ног. Розмари вскрикнула в ужасе, когда Пелл швырнул в них сына и попытался сбежать, даже когда те, бросив отчаянно бьющих копытами лошадей, погнались за ним пешком. Гилльям тяжело грохнулся на землю и откатился прочь от борющихся людей, а потом распластался, лежа неподвижно в предвесенних лучах солнечного света.
— Гилльям! — пронзительно завизжала Розмари, бросаясь бегом к сыну. Лошади, пуганные её криками, развернулись задом и поскакали туда, откуда появились. Её не заботили ни они, ни дерущиеся трое на одного мужчины, барахтающиеся на краю обрыва. Дотянувшись до своёго ребёнка, Розмари подхватила наконец его на руки.
— Гилльям, Гилльям, как ты? — плакала она во весь голос. Рухнув на землю, обняла крошечное тельце обеими руками. Он казался таким маленьким.
Судорожно вздохнув, мальчик всхлипнул.
— Я плотелял мои конфеты! Я улонил мои конфеты!
Она громко рассмеялась от радости, а потом, видя, с какой болью тот смотрит на неё, полагая, что та смеётся над его маленькой трагедией, зашарила рукой в траве и выудила маленький мешочек.
— Нет, малыш, ты не потерял их. Гляди, вот же они, и всё теперь прекрасно. Всё хорошо.
Теперь он исчез.
Мармелад нашёл их. Он вскарабкался на её колено, где Розмари усадила Гилльяма, и тот крепко обхватил кота, обнимая.
— Исчез? — проговорила она в удивлении. — Куда исчез?
Гилльям заговорил, озвучивая вслух кошачьи мысли.
— Здоровенные псины загнали его до края обрыва. — Он оглянулся на возвращающуюся оттуда троицу и кисло отметил: — Они слишком долго добирались сюда. Едва не опоздали.
Розмари передала пакет с конфетами сыну, сказав, что тот может полюбоваться на новорожденных телят, сколько ему угодно, усевшись на изгороди, если пообещает не подходить ближе. Кот последовал за ней самой, когда она двинулась к коттеджу. Трое мужчин недовольно переминались с ноги на ногу рядом с дверью. Самый старый стоял, опираясь на более молодого спутника.
— Можете зайти внутрь, — сказала она тихо, проходя мимо и переступая через порог. Молча все трое двинулись следом, неловко и неуклюже.
— Прошу, присаживайтесь, — пригласила она старика. Его лицо было пепельно-серым от горя. Тяжело упав на стул, он спрятал лицо в ладонях.
— Я думал, что знал его, — сказал он едва слышно. — Три года он проработал на меня, ухаживая за моей дочерью. Я думал, что знал его от и до. Никогда даже представить не мог, что он способен опуститься до такого…
— Пелл сам скатился с обрыва, — внезапно заявил один из двух оставшихся стоять парней. — Это не ваша вина, сэр. Он мог задержаться и объяснить всё, вернувшись с нами в город, рассказав свою историю прилюдно в совете. Он сам рванул вниз с обрыва. Случись прилив, и ему повезло бы выжить. Но только не рухнув прямиком на скалы…
— Как раз этого он и заслужил, — хрипло проговорил старик. — После того, что сделал с моей дочерью. Моя маленькая красавица Меддали, ветреная и капризная как бабочка. Она и вправду была бездумной и своевольной, но, сладчайшая Эда, она ничуть не заслужила того, что сотворил с нею Пелл.
— Вы — отец Меддали? — негромко спросила Розмари. Она оставила при себе мнение, что как раз Меддали и получила воздаяние по заслугам.
— Да, он, — ответил за того один из мужчин. — И этот проклятый ублюдок Пелл убил его дочь прошлой ночью. Должно быть, прокрался тайком на борт и прямиком отправился в её каюту. Полагаю, решил, что раз не ему, — не доставайся же никому девица! Когда утром пошли будить её, обнаружили мёртвой в постели, — собственный отец и нашёл. Лицо, всё исполосованное в клочья, а горло аккуратно перерезано, как кусок пирога.
Светлым пятном, словно лист на ветру, Мармелад всплыл на залитом солнечным светом подоконнике. Вонзил когти глубоко в дерево, потянулся и наконец умостился поудобнее. Задрав лапку ко рту, принялся умываться.
— Заткнись, Белл, — рявкнул другой парень, и говоривший замолк. Отец Меддали протяжно застонал, пряча лицо поглубже в руках.
— Моя маленькая девочка, моя Меддали, — забормотал он.
Розмари безмолвно уставилась на кота.
— Вы сами-то как мисс? — продолжил второй, спрашивая. — Он не успел поранить вас?
Розмари обрела голос. Она чувствовала себя до странности спокойной, выдавая им желаемые ответы.
— Пелл угрожал мне. Заявился в дом с ножом. Отменная штука, сказал он, изящая и красиво отделанная, из настоящей калсидийской стали. Острый, как бритва, он держал его обнажённым. Но, думаю, не меня он хотел убить, — а моего сына.
— Чокнутый ублюдок, — пробормотал про себя первый. — Только сумасшедший захочет убить собственого сына.
Розмари молча кивнула.
— Лучше нам вернуться в город, — предложил названный Беллом. — Надо рассказать совету, что случилось. И взглянуть на бедолажку Меддали. — Он вдруг уставился на Розмари. — Вы ведь всё видели сами, не так ли? Как он налетел на нас и разбился, рухнув аккурат с края скалы?
Вообще-то нет, но капля лжи стоила мира.
— Видела. В том, правда, не было ничьей вины.
— Сэр, как думаете, уже сможете встать на ноги и идти, нам неблизко? Сэр? — Отец Меддали приподнял голову. Кивнул согласно, и ей едва не стало жаль его, когда он уходил прочь, едва перебирая ногами и тяжело опираясь на руку своего капитана. Она смотрела им вслед, как они медленно взбираются к вершине скалы, потом поднялась и всё также провожала взглядом, покуда те не скрылись из виду, двинувшись горной дорогой обратно в город. Мармелад спрыгнул с окна, выступил вперёд и начал виться вокруг лодыжек. Розмари посмотрела на Гилльяма, восседающего на верхней перекладине забора, — тот как раз блаженно вытянул ещё одну конфету из мешочка.
— Красная! — объявил, демонстрируя матери, чтобы и та могла увидеть цвет; и Розмари кивнула ответно сыну.
Потом глянула вниз, на кота.
— Не смей никогда больше даже заговаривать со мною вновь. Знать ничего не желаю.
Мармелад не удостоил её ответа. Усевшись на пол, кот деловито занялся собой, тщательно и осторожно начищая когти.
13.03.2013