-- А что, действительно город кошачий? -- лениво поинтересовался бородатый Дмитрий, Дима.
-- Неужели вы не заметили? Этим городом правят кошки, у них есть даже памятник неизвестной кошке!
-- Прекрасно, -- засмеялась Наталия, -- а теперь мальчики соорудят памятник здешней самой известной кошке, и кошачий король назначит кого-нибудь из нас министром!
-- Не иначе, министром культуры! -- хихикнул худощавый Димитрий.
-- Не смейтесь над местной властью, -- строго сказал Юлий, -- иначе вас заколдуют в кошек, и у вас отрастут усы и хвосты.
-- Что ж, -- поднял бокал Дима-бородатый, -- пьем за усы и хвосты!
Я поднес мой бокал к глазам и посмотрел сквозь него на Юлия -- улыбка его раздалась вширь и стала янтарно-желтой, заострились и вытянулись вверх уши, прищурились и перекосились глаза -- кошачье лицо, кошачья улыбка... почему я раньше не замечал, как он похож на кота...
Он отклонился влево, к бородатому Диме, и стал прежним, привычным Юлием, но кошачьи черты остались в его лице, осталась кошачья улыбка, и выражение глаз.
Поддаваясь дурному соблазну, я передвинул бокал -- и увидел на месте Димы добродушного большого кота, а позади него, за соседним столиком, тоже маячили кошачьи физиономии.
Думая, что я приглашаю его выпить, Дима взял свой бокал, взял округлым кошачьим жестом, кивнул мне и улыбнулся, и это у него вышло тоже по-кошачьи. Я опустошил мой бокал, надеясь вернуться в нормальный мир, но исчез лишь янтарный цвет, а за всеми столиками сидели попрежнему кошки, кошачьи лапы держали рюмки, кошачьи глаза оглядывали соседей, и топорщились кошачьи усы.
Я старался не смотреть на Наталию, сидящую рядом со мной, не желая, чтобы с ней случилось такое же превращение. Она же с интересом следила за моей игрой с бокалом, и заговорила первая:
-- Эта игра опасная... и даже очень опасная, сквозь шампанское можно увидеть страшные вещи... лучше налейте мне чего-нибудь крепкого, и себе тоже.
К счастью, в ее лице ничего кошачьего не было. Взгляд у нее был открытый, доверчивый и веселый, и хотя веселье ее выглядело чуть напускным, я в нем видел желание развлечь меня, и это радовало.
После я вспоминал с удивлением, как парадокс, что она мне тгда в ресторане не показалась красивой. Впрочем, я чувствовал, что другие воспринимают ее как очень красивую женщину, и она, помимо собственной воли, всегда представляет для мужчин приманку.
-- Расскажите о кошках, -- попросила она, -- их и вправду здесь много?
На другой стороне стола шел разговор о делах -- оба Дмитрия, как я понял, не случайно расположились около Юлия и, то ли советуясь с ним, то ли ожидая помощи, наперебой рассказывали о своих неурядицах. Через стол долетали обрывки их разговора:
-- ...заказ был, проект утвердили, даже макет одобрили... А он говорит, я этот договор не подписывал!.. Разбирайтесь, мол, сами... жалко, большой заказ... положение-то безвыходное...
Несмотря на увлеченность своими делами, они время от времени бросали на нас короткие взгляды, точнее на Наталию, которая была центром притяжения в их компании; она же, как будто, была полностью поглощена моими рассказами о ночном городе и первом знакомстве со сфинксом.
Слушать она умела удивительно хорошо -- слушали глаза, слушали чуть приоткрытые губы, слушали мягкие каштановые волосы; мне казалось, в зале нет никого, только она да я, и рассказывать ей было так приятно, что я все не мог остановиться, хотя опасался, что говорю слишком много.
-- Как интересно... -- ее глаза и губы по-детски на миг округллись, -- меня кошки всегда привлекали... как символ... символ домашнего очага и символ загадки... а как они ходят, лежат, как вытягивают лапы -- предельный уют и предельная дикость... удивительное соединение... -- она говорила с паузами, как бы думая вслух, и от этого возникало впечатление совершенной открытости и полного понимания друг друга. Значительно позднее я понял, что это была своего рода изысканная любезность по отношению к собеседнику, но тогда -тогда мне казалось неожиданным для обоих подарком судьбы возникшее между нами прелестное общение. Я думал, как хорошо, что она не кажется мне слишком красивой, иначе я был бы порабощен ее чарами, и настал бы конец спокойной жизни. И думая об этом, я уже любовался необычной красотой ее лица и слушал, стараясь не упустить ни одной интонации, ни одного оттенка.
-- Кошка -- она ведь совсем домашняя, ее можно погладить, она теплая и пушистая... и она же -- совершенно чужая и непонятная... сколько презрения кошка может вложить в один взгляд... или в поворот головы... никакое другое животное... да и человек, пожалуй, тоже...
-- Наталья! Отзовись же, Наталья! -- громко прервал нас Димитрий, в голосе его были нотки пьяной нервозности. -- Как вы однако увлеклись разговором! Мы хотим перебраться в дом, -- он обернулся ко мне, -- а вы не против?
-- Да-да, -- сказал Дима, -- пойдемте... только мы как-то странно, давайте выпьем и все перейдем на ты, -- он взялся за ножку рюмки.
Наталия на него посмотрела внимательно, словно с сомнением, медленно подняла свою рюмку и выпила вместе со всеми.
В ту ночь в нашем доме мы все перевернули вверх дном. Вытащили на улицу стол и расположились в саду с керосиновой лампой. Рядом под деревом выстроилась батарея неизвестно откуда взявшихся бутылок.
Прежде чем продолжать выпивку, сказала Наталия, нужно устроить для всех ночлег, и мы с Юлием при свечах показывали гостям дом. Наталия облюбовала для себя мезонин, и пачки газет из него мы выкидывали сверху прямо на землю, не утруждая себя ходьбой вверх-вниз по лестнице.
Димитрий варил кофе по известному лишь ему рецепту, и от кофе мы стали как будто немного трезвее, не ненадолго.
Снова начались тосты. Дима сел рядом с Наталией и, взяв ее за руку, что-то нашептывал на ухо, я же, словно первый симптом опасной болезни, ощутил укол ревности, и радовался равнодушному выражению ее лица. В ответ на какие-то его слова она отрицательно покачала головой, после чего он обиделся, налил себе полный стакан водки и, отвернувшись к Юлию, затеял с пьяным азартом разговор опять о делах, насколько я мог понять, о памятнике, который они с Димитрием должны были, или хотели, сделать для города.