Мать Месонь много часов потратила на то, чтобы объяснить девушке, как ублажать мужа и ухаживать за ним, поэтому теперь молодая жена просто поднесла палец к губам Чаня, подвела поближе к очагу и медленно раздела его в неверных оранжевых бликах. Вот он стоял перед нею голый и испуганный, и натянутые мышцы его живота вздрагивали, пока она смотрел, как раздевается Месонь.
Одеянье ее было из тонкого зеленого шелка и обернуто вокруг тела десять раз. Она обходила Чаня вокруг, постепенно разворачивая ткань и то и дело задевая краем его ягодицы, живот или бедро. Когда опал девятый слой, Чань уже мог различить напротив огня контуры ее тела. Он потянулся было к ней, но Месонь легонько оттолкнула его руки.
— Муж мой, ты и так каждый день устаешь в своей лодке. Это моя работа, — сказала она и остановилась прямо перед ним. Последний слой зеленого шелка опустился на пол. Девушка была очень миниатюрна — талия тонкая, а грудь полная, и темно–коричневые соски смотрели вверх, точно их притягивало чудо. Волосы ее ниспадали почти до колен, и когда она повернулась перед мужниным взором, опахнули его так, что он понял: сей же момент он умрет, если она не позволит ему приблизиться и взять себя тут же, перед очагом.
Месонь обвила мужа руками, но двинуться пока не позволила. Головой она доставала ему только до груди, а потому покрыла поцелуями весь его живот до самого низу, ни на минуту не отрывая взгляда от его лица. В ее зеленых глазах играли оранжевые и красные отблески пламени.
Сдерживаться Чань уже не мог. Из его груди вырвался сдавленный стон. Он затрясся, а Месонь поднялась и прижала его к себе, пока он не успокоился. После чего подвела к тюфяку, уложила, а сама села на него сверху. Любовь их была медленной и мягкой, словно колыбельная, и когда они вместе достигли своей «маленькой смерти», уснули оба в ее сладкой влаге.
А снаружи Линь–Линь испустила долгий и пронзительный крик.
Чань проснулся — его лицо запуталось в волосах жены, он вдыхал ее темное тепло. За дверью царапалась Линь–Линь, и рыбак понял, что пора вставать. Хотя ему очень хотелось поспать с женой подольше, он подошел к двери и впустил кошку.
Чань уже начал готовить чай, когда ему на руку опустилась маленькая ладонь. Рядом стояла Месонь.
— Неправильно, что ты сам готовишь себе чай, муж мой, — сказала она. Потом взяла у него из рук чайник, поставила на огонь и подложила в очаг щепок.
Чань сидел и смотрел на нее, толком не зная, что ему делать. Линь–Линь терлась о его ногу, напоминая о завтраке. Он направился было за рыбой, но жена вновь остановила его.
— Но я должен покормить Линь–Линь, — сказал он.
— Я сама накормлю ее.
— Но ты ей не нравишься. Я сам всегда ее кормил.
— Она научиться меня любить, когда поймет, что мы с ней — сестры, и ты заботишься о нас обеих. — С этими словами Месонь взяла с тарелки кусок рыбы и протянула Линь–Линь, но та отпрянула, хоть и была голодна.
— Ну, все равно, — сказала Месонь. — Скоро она поймет, что я ей не враг.
Чаня сбила с толку такая перемена в распорядке жизни, поэтому он только сидел и качал головой, глядя, как жена готовит ему в дорогу рисовые колобки. Она сложила их ему в кошель, пожелала попутных ветров и хорошего улова и обняла на прощанье.
— О Линь–Линь не беспокойся, — сказал она, помахав рукой. — К концу дня мы станем большими друзьями.
Чань вышел хижины в промозглый рассвет, ощущая внутри такое тепло, какого никогда не чувствовал раньше. К его удивлению, тепло это не выветрилось за весь долгий день в холодном море. Вернувшись вечером домой, он увидел, что Линь–Линь свернулась калачиком на коленях у Месонь, тихо мурлычет и ест кусочек рыбы. Чань сел с ними ужинать, а после еды они с Месонь опять занялись любовью у очага. Линь–Линь же лежала рядышком и мурлыкала.
Впервые в жизни Чань был счастлив — так счастлив, что забыл сказать жене о том, что торговец рыбой в тот день заплатил ему вдвое меньше, чем обычно.
Шли недели, Чань, Месонь и Линь–Линь становились все ближе и ближе друг другу. Чань очень жалел, что столько времени приходится проводить вдали от семьи, поэтому в море он начал выходить все позже и позже, а возвращаться — раньше, вместе с другими рыбаками. Но торговец все равно платил ему меньше, чем остальным. Месонь просила его обратиться за помощью к ее отцу, но Чань был человеком гордым и постоянно отказывался. В конце концов, они решили, что каждый день, пока Чань в море, Месонь сама будет продавать его рыбу.
Теперь каждый день, только Чань уходил из дому, Месонь надевала на шест две корзины с рыбой и долгой дорогой отправлялась на рынок, где продавала мужнин улов женам торговцев и ремесленников.
А старый рыботорговец стоял посреди площади и раздумывал, наблюдая, как Месонь продает весь улов чуть ли не за половину его цены. Хотя почти всю его рыбу помощники развозили на тележках по далеким деревням, такого соперничества в самой рыбацкой деревне торговец потерпеть не мог. Он поклялся отомстить Чаню — тот был теперь его заклятым врагом. А когда мимо проходила Месонь, торговец приветливо улыбался ей и желал процветания.
И когда однажды вечером встречный ветер унес лодки рыбаков далеко от берега, старый торговец рыбой нанес свой удар.
Месонь вернулась с рынка домой рано, продав весь улов еще до полудня. А когда поднялась буря, она начала беспокоиться за мужа. Она просидела у огня с Линь–Линь на коленях до самого вечера и даже позже, и тут в дверь постучали. Она открыла — там стоял старый торговец рыбой и протягивал ей какой‑то сверток.